Шишкин

Во-первых, Вы находите слишком преувеличенными мои жалобы на дух настоящего времени, коего, писал я, никогда не бывало в нашем православном отечестве. Чтобы правильнее судить о моих словах, надобно хорошо знать русскую историю и знать не по универсальной и тематической вообще светом отравленным лекциям, а по беспристрастным изложениям ея на основании самих летописей, актов жизней и множества сохранившихся памятников, или лучше изучая Русскую историю по самым этим источникам. Все иностранцы, посещающие отечество наше, отдавали справедливое благочестию предков наших, хотя не могли вполне видеть и правильно написать его. Не только в древней и средней, но и в новой литературе нашей не было и не могло быть и тени того явного безбожия и разврата, того безумного порицания православной веры и церкви (которую, к слову сказать, начинают признавать теперь и предпочитать латинской самые реформаты англичане и лютеране — немцы и даже французы католики и самые сыны папы итальянцы), не было этого революционного суждения о правительстве… какое беспрестанно почти является в нынешних журналах, газетах и отдельных книгах, особенно СПБургских. И как истинная преданность предков наших вере, отечеству и престолу вознесла Россию от монгольского ига на высшую ступень могущества, так нынешние прогрессисты, движимые и порожденные иезуитами и другими хитрыми врагами России, распространявшие в ней такой разрушительный дух, чуть было не ввергли ее в бездну погибели, если б не ходатайством невидимых и видимых молитвенников ея, не возникли истинные патриоты ея, сердечно преданные вере церкви, престолу и отечеству. Все это такие вещи, которые очевидны сами собой, понятны и самим иностранцам, врагам нашим, но которые стараются устроить, исказить, перетолковать безбожные и безумные революционеры, прогрессисты наши. Ужели Вы в таких летах станете разделять их стремления? Не хочу более толковать об этом».

Письма свидетельствуют о благорасположенности адресатов друг к другу, иначе не было бы в них полемической настроенности, и по ним косвенно можно судить и о внутренней работе мысли Ивана Васильевича.

В рукописи «Жизни елабужского купца Ивана Васильевича Шишкина, писанной им самим в 1867 году», находим следующие строки: «…Но не привелось мне быть на своем месте. А в своем маленьком городке чем мог отличиться особенно без финансовых средств, кроме только местной общественной службы и деятельности, которой я скоро достиг всех пределов и был на первом плане, и должен на этом пункте остановиться».

Иван Васильевич умолчал о том, что начал писать историю города Елабуги, после выхода в свет которой в 1871 году, в Москве, в Синодальной типографии (издание субсидировали купцы Н. И. Ушков и Д. И. Стахеев), Капитон Иванович Невоструев первым поспешит поздравить автора с важным событием.

Невоструев в январе 1872 года с радостью известит Шишкина и об избрании членом-корреспондентом Московского археологического общества («за открытие Ананьинского могильника и прочую по сим предметам деятельность»).

О внешнем облике Ивана Васильевича можно судить по портрету, написанному в 1862 году художником В. Верещагиным. На нем Иван Васильевич изображен в черном сюртуке, с черным шарфом вокруг шеи, с тщательно выбритым и несколько искусственным выражением лица, «…волосы на голове стриг коротко, бороду постоянно всегда брил, голос и речь имел средним тоном» — таков словесный автопортрет Ивана Васильевича.

Дмитрий Иванович Стахеев, уроженец Елабуги, ныне несправедливо и всерьез забытый писатель (родственник Дмитрия Игановича Стахеева — зятя И. В. Шишкина), в своих воспоминаниях о городе детства несколько страниц посвятил Ивану Васильевичу.

Приведем их:

«Служба кончилась. Дома ожидает опять чай. Летом публика гуляет пешком на Козью Горку: посидеть, потолковать, посмотреть на отдаленную широкую реку, на пробегающие мимо пароходы. Молодежь тихонько пробирается к кому-нибудь из знакомых опять-таки попить ради праздника в десятый раз чайку да поиграть от скуки в картишки. А старички посиживают себе на Козьей Горке, переливая из пустого в порожнее. Вдали перед ними рисуется высокая гора, а на ней видна полуразрушенная от времени башня — остатки монастыря, построенного, после покорения Казани, повелением Ивана Грозного.

— Да вот оно бы хорошо, очень хорошо поддержать этот исторический памятник, — говорит один почтенный старичок, поглядывая на башню.

— Напрасно, Иван Васильевич, право, напрасно, это значит — даром деньги… На что она годится?.. — возражает кто-нибудь из купцов.

— Нет, господа, как ни говорите — это не напрасно: памятник исторический.

— Оно, пожалуй, что исторический, да для нас-то оно, Иван Васильевич, дело совсем неподходящее, потому — даром деньги бросишь. Другое дело, примерно часовня или что-нибудь такое…