Шкаф с кошмарами

Первой успела молодая женщина с некрасивым плоским лицом и черными волосами, заплетенными в толстые косы. Запрокинув в небо подбородок, она обнажила немытую шею и даже не вздрогнула, когда тонкое лезвие костяного ножа вспороло ей артерию. Хлынувшую на камень кровь жадно поглощал толстый ковер мха, ставший лишь самую чуточку ярче. Едва тело бездыханной куклой повалилось на древний кощунственный алтарь, стойбище обезумело. Мужчины, женщины, старики, старухи, несмышленые чумазые дети, олени, подвывающие от нетерпения собаки и даже наши лошади – все они ринулись к сгорбленному узкоглазому старику. Живая масса превратилась в гигантское существо, размахивающее бесчисленным множеством конечностей. Она наползала на ойуна, подставляя уязвимые шеи, и сотни ее глаз, до предела распахнутых в чудовищном экстазе, отливали стеклом.

Не прекращая пения, шаманы оттаскивали трупы от жертвенного камня, не давая ему скрыться под грудой безжизненных тел. Старый якут работал не покладая рук, с монотонностью человека, делающего привычную рутинную работу. Откуда брались силы в этом тщедушном теле? Не могу сказать, сколько времени продолжалась кровавая резня, но, когда плато выстелил ковер из мертвецов, а возле камня остались стоять только закутанные в шкуры шаманы, солнце превратилось в пылающий, налитый кровью глаз, медленно закатывающийся под веко горизонта.

В воздухе носился тяжелый запах дерьма и меди. Запах бойни. Земля подо мной мелко вибрировала. Я чувствовал, как, впитываясь в сфагнум, кровь проникает в ее тело. Уходит по запутанной переплетенной сети бесконечно длинных корней, бледных, как кожа покойника. Горячие от напитавшей их крови, они протачивали себе путь в вечной мерзлоте, ломали камни, раздвигали почву слой за слоем, уползая все ниже и ниже, в такую темноту, какую не под силу вообразить никому из ныне живущих. Они плели путеводную нить, способную вывести бога в мир людей.

Им не хватало самой малости.

В отличие от обычных несчастных людей, шаманы действовали слаженно и организованно. По очереди подходя к ойуну, каждый из них бережно брал его за руку с ножом и сам проводил под своим подбородком смертельную красную линию. Истекающие кровью шаманы не падали наземь, а опускались спокойно и степенно, точно решив вздремнуть часок-другой перед дальней дорогой.

Тогда ойун впервые устремил взгляд в мою сторону. Медленно, словно легкий костяной ножик вдруг стал неподъемным, он приложил лезвие, странным образом оставшееся белоснежно-чистым, к своему левому уху. И так же медленно соединил его с правым широкой изогнутой дугой. На дряблой шее раскрылась уродливая багровая улыбка. Миг – и ее вырвало красным, горячим, исходящим еле заметными струйками пара потоком. Однако шаман не упал. Даже не покачнулся. Кривой узловатый палец, покрывшийся быстро высыхающей коркой цвета ржавчины, поманил меня, призывая встать с колен, принять свою судьбу. И я бы пошел, изнемогая от боли и тяжести навалившихся знаний, я бы все равно пополз к нему, цепляясь за мертвую землю обломками ногтей. Безропотно двинулся навстречу собственной гибели… Но в эту секунду прямо над ухом раздалось недовольное:

– Э, нет! Ты чего это удумал, старый?!

Пережитый кошмар подтолкнул меня на самую грань безумия, заставив совершенно забыть о майоре. Голос его, все такой же уверенный и властный, дрожал от плохо скрываемого страха. Не меня призывал уродливый старческий палец. Его – офицера НКВД Баруха Иосифовича Фишбейна.

– Не-ет… нет-нет-нет! – Барух неуверенно улыбался, часто мотая головой из стороны в сторону. – Не смей! Даже не смей, слышишь меня? Ты хоть понимаешь, в кого ты пальцем тычешь, падаль сушеная?!

Старик слышал. Но, кажется, слова Фишбейна мало заботили его. Беззубый рот раскрылся и, игнорируя смертельную рану в горле, отчетливо произнес:

– Эн аччыгый иэдээни таллын. Бар киниэхэгьэ. Ухьугуннар кинини!

Вслушиваясь в чужой говор, я внезапно осознал, что понимаю каждое слово:

– Ты выбрал меньшее зло. Так иди за ним. Разбуди его!

Похоже, майор тоже понимал плавный говор ойуна. Он закричал, отчаянно и обреченно. Но тем не менее все же пошел вперед, с трудом переставляя непослушные ноги, сопротивляясь каждому шагу. В бессвязных выкриках, перемежаемых всхлипами, я разобрал что-то о том, что он, Барух Фишбейн, самый верный и преданный слуга, что именно он должен стать правителем нового государства, что это несправедливо… Но обретенные знания говорили мне, что тот, к кому он взывал, совершенно иначе воспринимает справедливость. Оставалось лишь поражаться, как майор пропустил очевидное: разум будущего правителя будущей Независимой Сибири должен быть простым. Как, например, у недалекого сельского парня из-под Красноярска, коего угораздило оказаться не в то время не в том месте. Только такой человек способен впустить в свое сознание рокочущего бога, не погибнув при этом.