Шкатулка сновидений

— Похоже, у вас хорошее настроение! — заметил граф Вильгельм, сжав мое колено, пока мы занимали свои места.

— Да, похоже, что так.

— Он по-прежнему безумен? — с некоторым опасением поинтересовался Малкович. — Сработал ли Обряд Исцеления?

— Должно быть, да, — произнес я. — Он навел меня на одну мысль. Удивительную мысль.

— Какую же именно?

— Неважно. Единственное, что могу сказать, она меня чрезвычайно радует.

Но если бы я знал, что меня ждет в ближайшем будущем, я бы не стал пребывать в столь жизнерадостном расположении духа. Это точно!

7

Я попросил у графа бумагу и ручку и сказал ему, что хочу написать благодарственное письмо архиепископу.

— Это крайне мило с вашей стороны! — воскликнул граф. — Его Милость обожает признания и благодарности, особенно если ему пришлось устраивать публичный обряд.

— Это самое меньшее, что я могу сделать.

— О, раз мы заговорили о письме, быть может, попробуете убедить архиепископа, что ни пальцем не прикасались к его жене после того… случая?

— Но я действительно не прикасался!

— Что ж, значит, убедить его будет несложно. Я восхищаюсь, искренне уважаю мужчин, которые могут контролировать свои низменные сексуальные порывы. Понимаю, для вас это непросто. Ладно, а теперь я исчезаю! Сообщите мне, как только закончите, и я отправлю Димкинса с письмом в собор. Кстати, попросить миссис Кудль сделать вам несколько тостов?

— Честно говоря, граф, я бы предпочел что-нибудь более существенное. Дело в том, что с самого момента прибытия я не ел ничего, кроме хлеба.

Граф Вильгельм игриво, но увесисто толкнул меня кулаком в руку. Я поморщился.

— И чья же это вина, а? По правде сказать, продукты до сих пор не привезли, и на кухнях сейчас — шаром покати. Наверное, у старины Эрика Шлегерманна случился сердечный приступ, а другого извозчика пока не нашли. Эрик — это отец Густава. Помните, я рассказывал вам про Густава? Одна из моих коров оторвала ему яйца и петушок. Так вы хотите тост или нет?

— Спасибо, нет. Я попросил доктора Фрейда сообщить мне, когда прозвонят на обед.

— Как вам угодно! — весело отозвался граф и, выйдя из комнаты, шумно захлопнул дверь.

Я медленно подошел к стоящему у окна письменному столу и посмотрел вниз, на пачку ослепительно-белой графской бумаги. Поблизости расположились две ручки, маленькая баночка с черными чернилами и девственно чистая промокашка. Очень скоро я возьму одну из ручек и начну писать. Я сел. Секунду или две я глядел в окно, не думая ни о чем конкретном.

И тут же в дверь постучали.

— Да! — отрывисто рявкнул я, раздраженный тем, что мою задумчивость столь быстро прервали.

— Можно войти?

— Кто это?

— Это я, Малкович.

— Тогда нельзя.

— Хендрик… пожалуйста! Я хочу поговорить с вами!

— Хорошо, заходите, только давайте поживее, — немного помедлив, ответил я.

Дверь отворилась, и в комнату осторожно протиснулся Малкович. По-моему, он все еще немного боялся, что я всажу в него нож в приступе внезапного безумия. На самом деле, меня забавляла эта глупая идея. Точнее, забавляло ее воздействие на Малковича.

— Я вас побеспокоил? — спросил он.

— Вы всегда беспокоите меня, Малкович.

— Должен сказать, это взаимно!

— Вы за этим сюда пришли? Оскорблять меня? Ну, тогда…

— Нет, нет… не за этим, — ответил он, внезапно понизив голос, уже не так агрессивно.

— Ладно, и что вам нужно?

Не дожидаясь приглашения, Малкович грузно опустился на край моей кровати.

— Мне неловко, — начал он. — То есть, я не знаю, как, ну…

— Как что?

— Я подумал, что вы, учитывая, какой вы и все такое…

— Все какое?

— Послушайте, не воображайте, что это легко — прийти к вам вот так! Пришлось пробраться на кухню и уговорить миссис Кудль позволить мне добрый глоток абрикосового бренди. Только для храбрости, конечно.

Развернувшись на стуле, я оказался лицом к Малковичу.

— Знаете, Малкович, — издевательски сказал я, — это совсем на вас не похоже! Где мужчина, облеченный властью? Где кондуктор с особыми полномочиями, полученными от Министерства внутренней безопасности?

Тут, к моему изумлению, Малкович принялся всхлипывать.

— Я просто не знаю, что делать, — бормотал он, вытаскивая свой грязный носовой платок и шумно, долго сморкаясь.

Мне стало не по себе.

— Видите ли, Хендрик…

Обращение ко мне по имени, отличное от привычных «ты, мелкий негодяй» или «ты, грязная свинья», явно не сулило ничего хорошего.

— … я вовсе не тот, кем кажусь — не сильный, уверенный, умный, хладнокровный и привлекательный…

— Не волнуйтесь, вы никогда таким и не казались. Похоже, Малкович слегка смутился. Он понимал, что его оскорбили, только не понимал, из дружеских ли чувств или из неприязни.

— По правде говоря, — продолжил он, — я слабый, потерянный и беспомощный. Несмотря на мои особые полномочия. Да, я такой! Вы можете в это поверить? Я сам с трудом верю, Хендрик! Дошло до того, что я боюсь спать по ночам! Я держусь, сколько могу, потом, когда мои веки, наконец, слипаются, я опрокидываю полбутылочки и надеюсь, что теперь-то этого не случится. Но оно всегда случается.