Школа

– Выпей за независимость Казахстан, мать вашу,– предложил безмятежный Гонзо.– Я уверен, Советский Союз скоро будет – пуф-ф-ф! – и он всем телом изобразил процесс распада.

– Я не хочу, чтобы Союз распался, – опрокинув стакан, запальчиво воскликнул Арсен.– У меня все друзья в России – Глум, Моррисон, Толик…

– Не говори мне про Толик! – немедленно дернувшись, закричал Гонзо, осыпаясь анашинным пеплом. – Этот hijo de puta испортил мой курсовой, а теперь убегает с Мосфильм! Я должен переснять целый часть, мастер ругался очень, если фильм не готов в сентябрь, Гонзо летит к мама в Колумбия! Я мог ехать отдыхать где-то, но сижу в Москва как дурак, а Толик дает вместо себя какой-то Чешир…

– Но разве Толик, – неуверенно заступился Арсен, – пленочный брак…

– Никакой пленочный брак! – как ненормальный заорал Гонзо. – Мы вместе курили кайф, но не я оператор, чтобы делать резкость – целый часть не в фокус, мать вашу.

– Обломись, Гонзо, – бальзамом на раны полился умиротворяющий голос Микки,– Не нужно плакать, нервничать. Чешир хороший оператор, он сделает твой фильм в фокус, все будет просто ПРЕ-КРАС-НО! Приколись, какая трава улетная, – и он снова неслабо дунул, отчего глаза его еще больше покраснели.

 Гонзо замолчал, нервно завладел влажным окурком и, подкрутив остатки анаши в аккуратную «пяточку», несколькими энергичными затяжками ее добил.

– Кайф – труба, – констатировал Микки, удобно устраиваясь на диване, осторожно вытягивая ноги по полу так, чтобы не задеть Арсена, одиноко засевшего на другом конце с водкой и стаканом в руках. – А теперь, Гонзо, расскажи мне про Кико и Лейлу, я так давно их не видел. То есть, я хочу сказать, мне не понятно, для чего Кико и Арсен меряли стены в общежитие.

 Арсен, еще более помрачнев, залпом опрокинул свой стакан и дергающимися руками полез в карман джинсов за сигаретой.

 Гонзо закрыл глаза за зелеными стеклами и затрясся от тихого смеха.

– Это все Кико, – сказал он, поскрипывая креслом. – Кико проиграл мне сто баксов…

 За открытой дверью буфетного балкона, за мокрыми стеклами, открывающими импрессионистскую рябь мельтешащей розовой улицы внизу, то шелестел, то пропадал дождь, как будто во вспыхивающих лучах вечернего солнца капли вдруг высыхали у самого основания неба.

 Широко-потрясенно улыбаясь безупречными зубами, Ада сидела в буфете на девятом за крайним столиком – с небрежной сигаретой в пальцах, прикуренной от пресловутой спички – сидела и переводила ликующий голубой взгляд с Лейлы на Кико и с Кико на Лейлу.

 На шоколадной Лейле были яркая безрукавка и джинсы, обрезанные почти под бикини, смело оголявшие маленькую загорелую Лелькину попку. Лейла сладко улыбалась, прищуривала чуть удлиненные глаза цвета тающего шоколада, демонстрировала шоколадное пузо («Пятый месяц!») и говорила голосом, в котором также чудился легкий привкус все того же, сладкого с горечью, шоколада.

– Ах, это все Калифорния, мы совсем потеряли голову, – угощаясь молочным коктейлем, в то время как Ада сотый раз на день дула двойной кофе.– Зато теперь у нас будет мальчик или девочка, а может, сразу и то, и другое – у моей бабушки по материнской линии была двойня, а ведь это передается через поколение.

 Кико, всем своим меланхоличным молочно-белокурым обликом опровергая миф о горячей испанской крови, спокойно курил, глубокомысленно изучая сложные зигзагообразные траектории голубоватого дымка, лирически улетающего в открытую дверь балкона.

– Труба, ну вы даете, – плывя в улыбке, в который раз повторила Ада.– Мы тут вас и ждать перестали.

– Где мы только не были! – воскликнула Лейла с энтузиазмом.

– Мы не были в Испании, – меланхолично заметил Кико, не переставая следить за дымом.

 Лейла захихикала.

– Завтра летим в Мадрид, – проговорила она, доверительно наклоняясь к Аде. – Вообще-то мы сразу хотели туда лететь, так как сомнений в беременности уже не осталось, а мама Кико – крутая католичка, можешь представить как все это для нее серьезно. Но на всякий случай мы решили все-таки залететь в Москву – уточнить, выгнали Кико или, вдруг, еще нет.

– Исключили, – с сожалением покачала светлой, по-мальчиковски стриженой головой Ада.– Но я думаю, все-таки нужно попытаться…

 Кико равнодушно курил, мечтательно глядя на дым.

– Гонзо нам сразу сказал, – кокетливо вздохнула Лейла. – Но мы совсем и не обломились: коню понятно, что даже в Школе не потерпят пропуск в пять месяцев и неявку на летнюю сессию.

– Труба,– прокомментировала Ада, прикуривая от зажигалки Кико новую сигарету. – Такие новости не оставят равнодушной маму-католичку. Ты не боишься, что она тебя выставит, особенно если ты заявишься в этих шортах?

 Лейла коротко хихикнула, бросив косой взгляд на Кико.

– Я согласна принять католичество.

 Кико со вздохом потушил окурок в стакане из-под кофе и неторопливо открыл пачку «Мальборо», отманикюренными пальцами выуживая новую сигарету.

– Ни одной ровной стены, – проговорил он как будто в глубокой тоске.

 Лейла расхохоталась на весь буфет и, беспечно закурив из пачки Кико, объяснила: