Школа

– А плов с анашой ты пробовала? – добивая Сашу ее провинциальной неиспорченностью, осведомился коварный индус. – Сейчас Кальян принесет. Я сам хотел приготовить, но времени совершенно не хватает, а завтра мы летим в Индию, это такая труба, ты же понимаешь. Вся посуда куда-то подевалась – не знаю, может быть, тебе удастся навести у нас порядок.

 И с этими словами Микки галантно преподнес Саше туго забитый косяк.

– Не знаю, останусь ли я здесь, – заметила Саша, неумело раскуривая косяк, в смысле, наркотик. – Я тут никого не знаю, наверное, лучше сразу уехать после вас, вернуться домой и готовиться к следующему году. Меня ведь и вахтеры тут не пропускают. Сегодня такая рыженькая тетка забрала мой комсомольский билет.

– Ерунда, скоро ты все узнаешь, – смеясь над Сашиными манипуляциями с косяком, заверила Ада. – Ты куришь его как простую сигарету! А через вахту надо идти уверенно, говорить, что поступила на первый курс и студенческий еще не получила. За лето к тебе привыкнут и перестанут цепляться. Но рыжая Эльза – это труба, она всех знает в лицо. В ее дежурство нужно просто не выходить – она меняется через каждые четыре-пять дней.

 Саша, притихнув, мотала на ус новые правила и премудрости.

– Может, я все-таки уеду.

– Посмотришь, – отвечала Ада, доставая из письменного стола бутылку водки. – Вместе с кайфом – улетно. Давайте, пока никого нет – за встречу.

 Микки передал Аде дымящийся косяк, поднялся и ножом умело срезал водочную крышечку.

– Водка – это такая гадость, – сообщил он, разливая зелье по стаканам,– но иногда совершенно необходимо хорошенько надраться.

 «Квины» щелкнули и смолкли. Несколько секунд стояла звенящая тишина, в течение которой Саша, не узнавая, смотрела на свое отражение в почерневшем окне. Ада подошла к магнитофону и, не глядя, поставила новую кассету.

– «I`ve gonna leave you», – с первых же аккордов безупречно отгадал Микки, лихо опрокидывая стакан водки и улыбаясь Саше. – Очень печальная песня о любви. «Baby, baby, I`ve gonna leave you» – ты понимаешь по-английски?

– Понимаю, – кивнула Саша, болезненно передергиваясь от водки, готовая расплакаться, рассмеяться или вылететь в окно вместе с дымом.

 Открылась дверь, и в пронзительных гитарных пассажах появился длинный конопатый парень с огромным казаном в руках.

– Кальян! – пронзительнее Планта закричала Ада, взмахивая косяком, передавая его Саше. – Это Саша, знакомься, она будет тут жить, пока мы в Индии.

 Саше понравилось, как галантно Кальян сложился вдвое, чтобы пожать ей руку и повторить свое имя: «Кальян, очень приятно». С ним хотелось быть откровенной, тем более что в пальцах снова дымился свежий косяк, пахнущий лесным летним костром.

– Не знаю, останусь ли я, бейби, бейби, я все-таки уеду, уйду, оставлю тебя, так нужно – печальная песнь о любви. Я никого здесь не знаю, видишь ли, Безобразная Эльза сцапала на вахте мой комсомольский билет – краснокожую книжицу – правда, у меня еще есть профсоюзный, я ведь полкурса проучилась на инязе, ты знаешь? Но все равно – лучше просто никуда не выходить из общежития, свернуться калачиком и плакать. Ты-то хоть понимаешь по-английски? Могу перевести вот эту строчку: «Бэйби, бэйби, я уйду, уеду, оставлю тебя» – или что-то в этом роде.

 Оказалось, однако, что ничего подобного Саша не говорила, или говорила, но совершенно беззвучно, и смотрела в прозрачность нового стакана водки, в то время как Кальян расхваливал свой анашинный плов, Ада гремела тарелками, а Микки улыбался, повторяя темными губами: «Baby, baby, I`ve gonna leave you» и тряс блестящими кольцами волос, и играл на невидимой гитаре соло не хуже Джимми Пейджа, а от паров волшебного плова все стало медленно и плавно перемещаться к потолку, правее люстры.

 Весело и странно было наблюдать, как в розовом отсвете люстрового плафона Ада, хохоча, бултыхается, пытаясь передать тарелку плова вниз, в бестолковые Сашины руки, зажившие собственной жизнью. Кальян со своей тарелкой и водочным стаканом радостно висел рядом с Адой, и в конце концов там же оказался и Микки, возлежащий на диване, и все они принялись есть плов и гонять косяк по кругу, и каждый раз, когда пытались протянуть его вниз, Саше в кресло, терпели полное фиаско, орали, хохотали и плюхались, как поплавки в воде.

– Вот не думала, что все будет так здорово, так весело. Я уже думала, что уеду, уйду, оставлю этот город, потому что, бэйби, печальна песнь о любви и никого, а главное, на вахте – опоздала, Супер-Билли.

 Возникло откуда-то лицо кавказской национальности – нос, глаза и все прочее, да в белом воротнике, с пером берет и шпага – и сразу принялся щелкать пальцами, как кастаньетами, перед Сашиным лицом:

– Бить или не бить? Вот, понимаешь, в чем вопрос!

– Ха-ха-ха! – покатилась со смеху Саша, а за ней и все трое там, наверху.

– Вернись! Вернись!

– Нет уж, я уйду, уеду, оставлю тебя, потому что…

 Лицо обиделось, это точно, а все держались за животики, не остановишь.

– Жорик, не обижайся…