– Новый или старый, – отвечаю я, – боюсь, что они будут близнецами тех, что мы уже видели: земляная стена, несколько десятков прорытых в ней ворот, глинобитные хижины, ни настоящих домов, ни интересных памятников, и неизменные восточные базары!
И я не ошибся. Даже четырех часов оказалось более чем достаточно для осмотра обоих Яркендов, из которых новый опять называется Янги-Шар. К счастью, жительницам Яркенда теперь не возбраняется, как то было во времена «дадква» или губернаторов провинции, свободно ходить по улицам города. Теперь яркендские женщины могут доставить себе удовольствие на людей посмотреть, и себя показать, к великой радости «фаранги» – так называют здесь иностранцев, к какой бы нации они ни принадлежали.
Очень красивы эти азиатки, с длинными косами, поперечными нашивками на лифах, в разноцветных ярких одеждах из хотанского шелка, украшенных китайскими узорами, расшитых сапожках на высоких каблуках и кокетливо повязанных тюрбанах, из-под которых виднеются черные волосы и соединенные в одну линию черные брови.
Китайских пассажиров, вышедших в Яркенде, тотчас же сменили другие, тоже китайцы; среди них было человек двадцать кули. В восемь часов вечера локомотив снова развел пары.
За ночь мы должны проехать триста пятьдесят километров, отделяющих Яркенд от Хотана. Я побывал в переднем багажном вагоне и с радостью удостоверился, что ящик стоит на прежнем месте. Кинко мирно похрапывал в своем убежище, но будить его я не стал. Пусть грезит о своей прелестной румынке!
Утром я узнал от Попова, что мы шли со скоростью обычного пассажирского поезда и уже миновали Каргалык.
Ночью было очень свежо. И неудивительно. Ведь путь пролегает на высоте тысяча двести метров. От станции
Гума колея поворачивает прямо на восток, следуя приблизительно по тридцать седьмой параллели, той самой, что захватывает в Европе Севилью, Сиракузы и Афины.
За это время мы встретили лишь одну значительную реку – Каракаш. В нескольких местах я видел на ней паромы, а на каменистых отмелях – лошадей и ослов, которых табунщики перегоняли вброд. Железнодорожный мост через Каракаш находится километрах в ста от Хотана, куда мы прибыли в восемь часов утра.
Поезд здесь стоит два часа, и, так как этот город уже немного походит на китайский, я решил хотя бы мельком на него взглянуть.
С одинаковой справедливостью можно сказать, что
Хотан – мусульманский город, построенный китайцами, или китайский, построенный мусульманами. И на домах, и на людях заметен отпечаток того же двойственного происхождения. Мечети похожи на пагоды, а пагоды на мечети.
Потому я нисколько не удивился, что супруги Катерна, не захотевшие пропустить случая впервые ступить на китайскую землю, были заметно разочарованы.
– Господин Клодиус, – обратился ко мне комик, – я не вижу здесь декорации для спектакля «Ночи Пекина».
– Но мы еще не в Пекине, мой милый Катерна!
– Вы правы, надо уметь довольствоваться малым.
– Даже совсем малым, как говорят итальянцы.
– Ну, раз они так говорят, значит, они далеко не глупы.
В ту минуту, когда я собираюсь подняться в вагон, ко мне подбегает Попов:
– Господин Бомбарнак!
– Что случилось, Попов?
– Меня вызвали в телеграфную контору и спросили, не едет ли в нашем поезде корреспондент «XX века».
– В телеграфную контору?
– Да, и когда я подтвердил, телеграфист велел вам передать вот эту депешу.
– Давайте!. Давайте!
Я беру депешу, которая ждала меня в Хотане уже несколько дней. Не ответ ли это на мою телеграмму относительно мандарина Иен Лу, посланную из Мерва?
Вскрываю депешу… читаю… она выпадает у меня из рук. Вот что в ней сказано:
ГЛАВА 18
– Миллионы! В так называемом траурном вагоне не покойник, а миллионы!
У меня вырвалась эта неосторожная фраза, и тайна императорских сокровищ тотчас же стала известна всем – и пассажирам поезда, и железнодорожным служащим. Для отвода глаз правительство, по соглашению с китайским, распустило слух об умершем мандарине, тогда как в действительности в Пекин переправляют сокровища стоимостью в пятнадцать миллионов франков!..
Какой я сделал непростительный промах! Каким я оказался глупцом! Но почему мне было не поверить Попову, и почему Попов должен был заподозрить во лжи персидских чиновников! Да и кому бы пришло в голову усомниться в подлинности этого покойного мандарина Иен