…Уну–Амон, торговец, отправленный Хирхором, верховным жрецом отца богов Амона, в Финикию закупать лес для закладки новой священной барки, с отвращением пил горькое кипрское пиво и время от времени молитвенно складывал руки на груди, при этом его круглая, коротко стриженная голова непроизвольно дергалась — следствие глубокой раны, полученной в стычке с разбойниками где‑то под Танисом. Сирийское море набегало на плоские песчаные берега, занимало все окна деревянного дворца и весь горизонт, нагоняло тоску своим смутным немолчным гулом.
Уну–Амон, торговец, доверенный человек Хирхора, был пьян.
“Я брожу по улицам, от меня несет пивом, — горько думал он. — Запах пива отдаляет от меня людей и отдает мою душу на погибель. Я подобен сломанному рулю, наосу без бога, дому без хлеба и с шатающейся стеной. Люди бегут от меня, мой вид наносит им раны. Удались от пива, несчастный Уну–Амон, забудь про горький напиток тилку!..”
Так он думал, пил пиво и клял судьбу.
“Я научился страдать, — клял он судьбу. — Я научился петь под флейту и под аккомпанемент гуслей. Я научился сидеть с девицами, умащенный, с гирляндой на шее. Я колочу себя по жирному животу, переваливаюсь, как гусь, а потом падаю в грязь…”
Уну–Амон страдал.
Снабженный идолом Амона путевого и верительными грамотами к Смендесу, захватившему власть над севером Египта и назвавшемуся гордо Несубанебдедом, Уну–Амон давно не имел ни указанных выше грамот, ни самого идола. А Египет, ввергнутый в смуту, пугал его. Разбойники на море и разбойники на суше пугали его. Пугали мор, болезни, пустыни, внезапные смерчи над тихими островами и водяные столбы, разрушающиеся над прибрежными скалами.
Поставив перед собой тяжелую шкатулку, отнятую у какого‑то филистимлянина из Дора вместе с мешком серебра, Уну–Амон громко заплакал. Буря прибила его корабль к Кипру. Уну–Амона хотели убить. Он с трудом нашел в свите царицы Хатибы старого человека, немного понимающего речь египтян. “Вот, царица, — сказал через этого человека Уну–Амон, — я слышал в Фивах, граде Амона, что все и всегда творят на свете неправду, только на Кипре — нет. Но теперь я вижу, что и на Кипре неправда тоже творится ежедневно, а может, и ежечасно…”
Удивленная царица Хатиба сказала: “Расскажи”.
Уну–Амон рассказал.