Шпион в Юрском периоде

Если когда‑то герой А. Грина (“Фанданго”) мог заявить: “Я остаюсь честным, потому что люблю честность…”, а странные герои Натальи Бромлей заболевали “недугом расщепления идей”, то в 40–50–х фантасты в СССР старались вообще не касаться таких вещей. Фантастике официально предписывалось быть только научной. Другими словами, ее всеми возможными средствами превращали в жанр антихудожественный. Фантастике вверялось укреплять веру читателей в близкое и счастливое будущее, а будущее, понятно, определялось успехами науки, ведомой партией и правительством. “Вот вы пришли, чтобы я уморил вас для пользы науки, — говорил герой рассказа Л. Теплова “Среда Рея” (“Техника–молодежи”, 1955), — стало быть, вы верите в науку”. Совершенно недвусмысленно утверждалось, что истинно прогрессивной наука может быть только в СССР. Не какая‑то там кибернетика, придуманная идиотом, и не какая‑то там генетика, придуманная монахом, а марксизм, черт возьми, материализм, диалектика! Выращивать деревья, то уж по метру в день (Г. Гуревич, “Тополь стремительный”), искать корень кок–сагыза, то уж самый огромный (А. Студитский, “Ущелье Батыр–лар–Джол”). Даже тип новый определился — прозроман ускоренного типа (С. Бобров, “Спецификация идитола”). Книги становятся менее интересными, чем их авторы. Тот же Сергей Бобров, автор “Спецификации идитола” и таких авантюрных “прозроманов ускоренного типа”, как “Восстание мизантропов” и “Нашедший сокровище”, писал о себе:

“…после революции был недолго заметным деятелем московского Союза поэтов, выпустил три авантюрно–утопических романа, преподавал математику, работал в ЦСУ, побывал в тюрьме и в Кокчетаве”.

Последнее мне особенно нравится. “Побывал в тюрьме и в Кокчетаве”.

Это вам не измышления бывшего большого друга СССР Говарда Фаста и не анекдоты какого‑то Блиша!

Механистичность, похоже, в нашей крови.

В. Г. Богораз–Тан в замечательной монографии “Чукчи”, изданной в 1934 году Институтом народов Севера ЦИК СССР, с некоторой грустью отмечал:

“…Впрочем, когда местные казенные ученые затевали собрание статистики по собственным домыслам, не списывая с казенных образцов, результаты получались еще более оригинальные: так, в архиве одного из камчатских поселков я нашел копию статистического рапорта следующего рода:

Петр Рыбин………………………………52года от роду.

Семен Березкин……………………….

43 года от роду.

Иван Домошонкин…………………….47 лет от роду…

Итого всей деревне…………………..2236 лет от роду”.

Однажды (мне только–только стукнуло одиннадцать лет) у одного своего приятеля я увидел тоненькую книжку, бумажную обложку которой украшал рисунок чудовищной обезьяны. Обезьяна боролась с набросившейся на нее пантерой. Вот где, наверное, масса приключений! — подумал я. И наугад раскрыл книжку.

“Бабочки у него были; гигантские орнитоптеры, летающие в лесах Индонезии и Австралазии, и крохотные моли. Орнитоптеры привлекали его величиной и благородной окраской, в которой черный бархат смешивался с золотом и изумрудами. Моли нравились ему по другой причине: расправить тончайшие крылья этих крошек было очень трудно…”

И дальше:

“Он смотрел на большую стрекозу с бирюзовым брюшком, летавшую кругами вокруг него. Стрекоза хватала на лету комаров. Иногда оторванное крылышко комара падало, кружась у самого лица Тинга. Тогда он видел, как оно переливалось перламутром в колючем луче…”

Оторванное крылышко комара меня покорило.

Так, совершенно случайно, я наткнулся на научно–фантастическую повесть “Недостающее звено”, и это, несомненно, изменило мою жизнь, ибо через некоторое время я вступил в долгую и совершенно замечательную переписку с автором указанной повести — профессором Николаем Николаевичем Плавильщиковым, известным энтомологом и писателем.