Подстегнутый окриком фельдмаршала, князь Сергей Николаевич прицелился и выстрелил, не доходя до барьера двух шагов. Он вовсе не стремился убить Муравьева и старался попасть в плечо – зачем излишняя кровожадность? Промах!
– Ах так? – Иван Андреевич преодолел расстояние до барьера едва ли не одним прыжком. – Получи!
Но гнев – плохой помощник в стрельбе, и пуля взбила снег далеко за спиной Трубецкого. Тот с облегчением перевел дух и протянул оружие подбежавшему сержанту:
– Изволь, братец.
– Прошу вернуться на исходный рубеж.
Дуэлянтов развели, вручили им заранее заряженные пистолеты, и вновь прозвучала команда сходиться.
На этот раз Сергей Николаевич был настроен менее благодушно – просвистевшая у самого уха пуля мало способствует миролюбию. А позволить себя убить будет несправедливо. Да-да, несправедливо! Почему владелец доходных домов, выслуживший чин по интендантской части, останется жить, а человек, стоявший под Гросс-Егерсдорфом, нет? Нечестно!
Вот он, напудренный скелет с раззявленным в злой усмешке ртом. Правда, галантный вид несколько пострадал из-за ночевки в холодном клоповнике… Поднимает пистолет, кажущийся чуть ли не единорогом… На срезе граненого ствола вспыхивает ослепительное пламя. И сразу что-то будто молотом ударило в правую сторону груди чуть ниже ключицы.
Трубецкой упал на одно колено, зажимая рукой место попадания, но зарычал на кинувшегося поддержать сержанта:
– Службу не знаешь? Прочь пошел! Мой выстрел!
Бабах! На лбу у Муравьева образовалась ярко-алая клякса, и он, выронив пистолет, рухнул лицом вперед.
– Дуэль окончена победой князя Трубецкого, господа! – Сильный голос фельдмаршала Кутузова перекрыл доносящиеся из толпы истерические женские визги и хвалебные мужские крики. – Доктор, будьте любезны, осмотрите участников поединка. Да, и нет ли ран?
О чем он говорит? Сергей Николаевич медленно отнял руку от груди, которая хоть и болела, но никак не производила впечатления простреленной насквозь, и недоверчиво принюхался к ладони. Потом лизнул и поморщился.
– Вы обманули нас, Ваше Высокопревосходительство!
– В чем же? – Единственный глаз Кутузова опасно блеснул, заставив вспомнить о его парижских забавах, где от пистолета и шпаги отправилось к праотцам не менее полутора десятка французов. – Нет доблести в убийстве соотечественников, князь!
– Но оскорбление требует…
– Оно требует готовности пролить кровь, а не пустить ее. Так что прошу не путать! Вы оба рискнули, не зная заранее об испытаниях для армии учебных пуль с краской, и с честью вели себя под огнем. Не дрогнули, не струсили… Какого хрена еще надобно?
Трубецкой мгновенно успокоился. Ситуация, поначалу казавшаяся злой насмешкой, приобретала совсем иной, благоприятный для обоих дуэлянтов смысл. Получается, что никакой противозаконной дуэли и в помине не было, а происходило ответственное испытание нового боеприпаса, в котором они с Иваном Андреевичем принимали деятельное участие. С риском для жизни, разумеется. Как того и требует дворянская честь. Вроде бы обошлось без жертв, если не считать зашибленной груди, но ведь риск-то был? Конечно, был, и самое строгое и предвзятое мнение вряд ли сможет найти ущерб репутации. Обе стороны остались живы, обе получили сатисфакцию, и не состоялось примирение на поле боя, всегда бросающее тень подозрения в малодушии или сговоре. Вот… если с такой стороны посмотреть на проблему, то и проблемы-то вовсе нет.
– А что за пуля? – Трубецкой потер место попадания.
– Представления не имею, вроде на желатин похоже. Решили устроить для Наполеона представление в виде баталии, вот и…
– Как потешные полки Петра Алексеича? – Приведенный под руки Муравьев производил жутковатое впечатление перепачканным краской лицом, но держался бодро. – Спасибо, Ваше Высокопревосходительство, теперь мне есть чем гордиться на старости лет. И, если позволите, мы продолжим наш спор с Сергеем Николаевичем за дюжиной кахетинского.
– Вообще-то я предпочитаю вишневую наливку, – проворчал Трубецкой. – Но оставлю выбор оружия за вами.
– Не торопитесь, господа! – вмешался генерал-губернатор. – Никто не уедет ранее, чем подпишет протоколы испытаний. Отчетность, сами понимаете… И потом, у меня есть разговор к князю.
– Мне нечего скрывать от Ивана Андреевича! – с вызовом произнес Трубецкой. – Он не будет лишним, Ваше Высокопревосходительство?
– Вдвоем, значит? – Бенкендорф задумчиво потер подбородок. – Ну что же, тем лучше для дела.
Забегая вперед, скажем, что подобная традиция заменять поединки опасными соревнованиями быстро прижилась в обществе и особенно в армии. Защитить собственную честь с пользой для Отечества – что может быть лучше для благородного человека?