Штрафбат Павла Первого: Штрафбат Его Императорского Величества. Спецназ Его Величества. Диверсанты Его Величества. Заградотряд Его Величества

И мечты о подвиге, которым так необходимо похвастаться перед Дашкой Нечихаевой, исчезли. Что в этом подвиге? Удачливость, помноженная на труд многих, волею судьбы обделенных наградами. Первым поднялся на стену вражеской крепости – герой! Пленил вражеского военачальника – герой вдвойне! А кто вспомнит про артиллеристов, подавивших пушки обороняющейся твердыни, или пехотный полк, отрезавший штаб противника от основных сил своевременным фланговым ударом?

Или вот сейчас… Подожженные метким выстрелом английские корабли принесут по меньшей мере Красную Звезду, но был бы этот выстрел без кочегаров и механиков? Конечно, шлюп утопили, когда под парусами шли, но в них ли дело?

– Абрам Соломонович, когда господин капитан-лейтенант планирует быть у берегов Франции?

– Нагулялся, казак Романов? – усмехнулся в бороду старший урядник. – Мы уже повернули к югу.

Глава 22

Бумс! Любимый стилет майора Толстого воткнулся в искусно сделанное деревянное чучело там, где у человека должна находиться печень. Бумс!.. Серебряная вилка из столового прибора вошла точно в нарисованный голубой краской глаз. Федор Иванович изволил пребывать в меланхолии и пытался развеять ее упражнениями. Получалось плохо. В том смысле, что разнообразные острые предметы попадали в цель прекрасно, но меланхолия не развеивалась. Уж и вином пробовал прогонять – не уходит проклятая, и все тут.

– Друг мой Теодор, ты напрасно грустишь! – Капитан Лопухин, деливший каюту с командиром батальона, настроением своим являл полную противоположность. Благодушие сквозило в каждом его жесте, и хотелось верить, что не бутылка коньяка в руке стала тому причиной. – Ничего с твоим Ванькой не случится! Мы пока повоюем немного, а он как раз к нашему возвращению ходить научится.

– Болван бесчувственный!

Командир батальона напрасно упрекал своего начальника штаба – Лопухин не меньше его переживал за здоровье сестры и недавно родившегося племянника. Но так уж получилось, что им обоим не выпало оказии побывать в Петербурге с самого начала войны, и даже крестины прошли в отсутствие отца и единственного дяди, в честь которого и назвали младенца.

– Нет, друг мой Теодор, так не пойдет! От твоей кислой рожи даже коньяк может превратиться в уксус.

– Он не может, он коньяк. А кое-кто пусть проваливает к черту.

Дурное настроение не позволяло Федору Ивановичу реагировать на шутки адекватно. Да пошли все в преисподнюю со своим коньяком! И с уксусом! Тут трагедия, можно сказать, а он кривляется, свинья…

– Как ты меня назвал?

Толстой вздрогнул и покачал головой – иногда способности Ивана Лопухина читать мысли просто пугали…

– Я что-то говорил вслух?

– Нет, кто-то слишком громко думал! – Капитан рассмеялся. – Шучу, кое у кого эти самые мысли на морде написаны. Попроще бы еще сделал, что ли.

– Фи, какое вульгарное слово – «морда»! – Двузубая вилка для фруктов воткнулась манекену под кадык. – Не нравится моя, сходи, посмотри на французские, они одухотвореннее будут.

– Ну их к лешему, насмотрелся уже.

– Это через прицел, а ты вживую посмотри.

– По новым правилам русского языка существительное «француз» не сочетается с прилагательным «живой».

– Да? Значит, мы разговариваем на тунгусском…

– Ладно, уговорил, сейчас посмотрю.

На кораблях неспешно пробирающейся к Балтийским проливам флотилии Красная гвардия исполняла непривычную для нее роль тюремщиков. По уму, так нужно было отправить бойцов госбезопасности, но кто-то очень экономный решил, что раз дивизия Тучкова все равно перебрасывается во Францию, то не произойдет ничего страшного, если красногвардейцы в пути покараулят вынужденных союзников. Не смешно ли? Недавно лупили их в хвост и в гриву, а сегодня союзники… Но оружие под замком, и строгая дисциплина не предусматривает иных наказаний, кроме исключения из рядов действующей армии с предписанием немедленно покинуть корабль. То, что берегов не видно и в воде до сих пор плавают льдины, никого не волнует.

Кстати, кто издевательски обозвал эти лохани кораблями? Набранные по всему Балтийскому морю торговые и рыболовецкие суда даже в лучшие свои годы не претендовали на высокое звание кораблей, а сейчас, забитые под завязку солдатами в драных разноцветных мундирах, тем более. А тут еще предписание кормить французов по нормам русской армии… На обилие жирной пищи изголодавшиеся организмы союзников отреагировали естественным образом. И теперь старая шведская шхуна смердела до невозможности. К ней не рисковали приближаться даже наглые чайки.

От запахов спасались всевозможными способами: большинство красногвардейцев курили трубки, некоторые вымачивали одежду в душистой кельнской воде, а капитан Лопухин выбрал коньяк. Оный, по уверениям Ивана Михайловича, хоть и не перебивал перемешавшуюся с «ароматом» тухлой рыбы вонь, но позволял относиться к этому философически. Впрочем, такое отношение не мешало искренне ненавидеть Наполеона, с удобствами разместившегося на флагмане. Там, говорят, даже гальюн есть настоящий, а не те две жердочки в три ряда для вывешивания задницы за борт. При хорошей волне – определенная проблема…