Шуйский, проданный князь (СИ)

  Рано утром юный Шуйский, одичавший, своими лохмами похожий на гориллу, голышом бежит на речку по отлогому берегу. С размаху погружается в остывшую за ночь воду, рвет кувшинки, фыркает, бесится, никто его не зовет завтракать, не стоит у ивы нянька с полотенцем. Он один.

  Граф видит - мальчик-то золотой, внешне, точно родня они кровная, и родинка на левой ягодице в форме надкушенного яблока.

  - Ты почему в таком виде бегаешь? - схватил за мокрое плечико холеной мягкой рукой.

  Мальчишка-то худенький, скелет один, добавил он не вслух.

  Шуйский волчонком попытался укусить графа.

  - Ну, не цапайся! Тебя как зовут?

  - Выдроглаз.

  - Врешь. Вытирайся, Выдроглаз, и одевайся. Зовут тебя Иван Дмитрович, князь Шуйский, а князю негоже голым бегать. Я - граф Кшиштоф Влодзимир Потоцкий, и то голым не скачу. Кстати, а где твоя одежда?

  - Мигом. Я домой сбегаю, возьму.

  - Вместе пойдем. У меня к твоему отцу важный разговор есть. Он дома?

  - Дома, дома.

  Граф крепко держал его за плечо. Вскоре они дошли до разваленного дома, казавшегося необитаемым. Жалкий падающий забор прикрывали желтые головы мелких, выродившихся подсолнухов.

  Дом подпирали кривые тонкие сливовые деревца, и, если б не их колючие ветви, стены давно уже б обрушились. Окна были заколоченными грязными досками. Калитка не открывалась - ее пришлось перепрыгивать. В зарослях лопухов была протоптана узкая тропинка. В смородине закудахтала черная курица. Мальчик прошмыгнул в незаметную дверь. В доме что-то скрипнуло (показалось, будто кошка неудачно вступила на дряхлую половицу) и перед Потоцким появился маленький сгорбленный человек, весь измазанный йодом. Глаза его смотрели зло и недоверчиво. Выражение лица - такое, будто весь мир что-то князю должен, но неблагодарно забыл. Если бы Потоцкий изучал психиатрию, он знал бы, что подобный взгляд бывает у больных манией величия, и, когда они так смотрят, это не предвещает ничего доброго.

  - Прошу пожаловать, произнес измазанный Шуйский, и граф сразу понял, что ему предстоит абсурдное общение с сумасшедшим. Он увидел неуют, тщетные попытки навести порядок, бедность, кресла 18 века в рваных парусиновых чехлах, пыльные полки, проваленный паркет, разбитая посуда, во всю стену, шкафы резного красного дерева и столик карельской березы, испачканные самым пренебрежительным образом. Пахло в доме нагретой пылью, сухими яблоками и лекарствами.

  Граф, пытаясь сохранять спокойствие, изложил дело таким бесстрастным тоном, будто речь шла о самом что ни на есть обыденном.

  Старый Шуйский выслушал, не изменившись в лице.

  Человек он или кто? - подумал Потоцкий, по-моему, нечто среднее.

  - Гора с плеч. Забирайте. Заодно и бывшей отомщу, радостно потирает он руки, приедет навестить, а я выйду на крыльцо и скажу: проваливай, его нету! - отреагировал свихнувшийся князь. Документы подпишу хоть сию минуту, только деньги, пожалуйста, вперед. Сейчас настала такая пора, что никому нельзя на слово...

  В дорожном несессере вместо бритвы и полотенец лежали заранее взятые из банка деньги. 30 тысяч рублей. Никто не поверил, что в маленьком чемоданчике может столько поместиться. Как он утрамбовывал деньги, да еще создавая видимость беспорядочно набитых вещичек вдовца?!

  - А мать? - поинтересовался пан граф, передавая старшему Шуйскому засохшее царапающее перо.

  - Что мать, видеть ее не желаю, ответил князь.

  - Но, может, хочет попрощаться? - осторожно намекнул Потоцкий. Я ведь навсегда его увожу, они больше никогда не увидятся.

  Мальчик стоял на пороге, вытертый и одетый.

  - Мы к маме поедем в город, да? - с надеждой в заблестевших глазах спросил он.

  - Поедем. Со мной. Завернем по дороге к маме.

  Шуйский махнул рукой, даже не взглянув.

  - Да, а вещи у него есть? - опомнился граф, но тут же осекся - дверь была уже захлопнута, заперта на замок и на засов.

  Какая же сволочь, родное дитя отдает. У меня, человека стороннего, и то сердце прыгает, а он, не моргнув глазом, за 30 тысяч, сына единственного!

  Потоцкий усадил мальчика к себе.

  - Буду звать тебя Яном, это по-нашему Иван, ладно?

  - Зовите как хотите.

  Шуйский ничего не говорил, приняв его за родственника, к которому везут погостить. Они молчали. Лишь у губернского города граф спросил: ты дом, где мама живет, мне покажешь?

  - Конечно. Он у площади, за водокачкой.

  - Тебе у мамы лучше, правда?

  - Нисколечко. Меня заставляют мыться с едким мылом, волосы расчесывают, одевают в смешные штанишки, да еще и ногти стригут. Бегать нельзя, прыгать нельзя, кричать нельзя, в носу ковыряться нельзя. Ужас. Однажды я в штору высморкался, за это отлупили, без десерта оставили.

  - Разве у тебя нет носового платка?

  - Был. Я в него червей заворачивал.

  - Червей? Да ты, Ян, озорник!

  Граф Потоцкий порылся в несессере, вытащил новенький батистовый платочек, широкий, с кружевами по краям и вышитым синими мулине гербом Пилявы. Странный крест удивил Шуйского.

  - Держи. Только червей не заворачивай. Это очень дорогая вещь. Вышивала еще моя покойная жена, когда мы только были помолвлены.

  Мальчик осторожно взял платочек, словно в нем таилась ядовитая змея.

  - Да, а куда мы едем?

  Он вздрогнул.