Шум времени

Мой щегол, я голову закину,Поглядим на мир вдвоем.Зимний день колючий, как мякина,Так ли жестк в зрачке моем?Хвостик лодкой, перья черно-желты,Ниже клюва в краску влит.Сознаешь ли, до чего щегол ты,До чего ты щегловит?

О щегле было не одно стихотворение, были и варианты. «Щеглиный цикл, — пишет Надежда Яковлевна, — развился на обостренной жажде жизни, на ее утверждении, но предчувствие беды пробивалось в нем с первых минут». Осип Эмильевич видел щеглов не только на воле, но и у Вади, хозяйского мальчика, были щеглы. Надежда Яковлевна вспоминает, как работал Осип Эмильевич над этим циклом, и передает его слова: «Щегла запрятали в клетку, не выпустили в лесную Саламанку… А меня нельзя удержать на месте».

Мне кажется, никогда Мандельштам не сливался душой так тесно с природой, никогда не писал таких задушевных стихов, какие писал в Воронеже:

Вехи дальние обозаСквозь стекло особняка.От тепла и от морозаБлизкой кажется река.И какой там лес — еловый? —Не еловый, а лиловый,И какая там береза,Не скажу наверняка, —Лишь чернил воздушных прозаНеразборчива, легка…

В Воронеже поэт полюбил русскую зиму, многоснежную, ясную, морозную. До воронежского периода в его стихах почти не было зимних пейзажей. Здесь мне хочется вспомнить еще одно зимнее стихотворение, написанное под впечатлением чудесных картин природы в тамбовском санатории:

Как подарок запоздалыйОщутима мной зима.Я люблю ее сначалаНеуверенный размах.Хороша она испугом,Как начало грозных дел.Перед всем безлесным кругомДаже ворон оробел…

Благодаря «Воронежским тетрадям» Осип Эмильевич навсегда прописан в старом русском городе. Жена поэта писала: «Воронеж был чудом, и чудо нас туда привело».

В полушуточном стихотворении Мандельштам писал:

Эта, какая улица?Улица Мандельштама.Что за фамилия чертова! —Как ее ни вывертывай.Криво звучит, а не прямо.Мало в нем было линейного.Нрава он был не лилейного.И потому эта улица.Или, верней, эта яма, —

Так и зовется по имениЭтого Мандельштама.

Это стихотворение связано с реальным адресом одной из квартир поэта в бывшей Троицкой слободе на улице Линейной.

Чтобы попасть к Мандельштамам, надо было войти в ворота двухэтажного дома, пересечь двор и спуститься по дорожке вниз, в до сих пор существующую «яму». У стихотворения буквальная топография. А название улицы дало повод для поэтической самохарактеристики поэта.

На этой квартире Осипа Эмильевича с Надеждой Яковлевной навещали В. Н. Яхонтов и М. В. Юдина.

Думаю, настанет время, когда в Воронеже действительно будет улица Мандельштама. Жаль, что мы привыкли чтить только мертвых, и то через десятки лет.

Литературно-исторический комментарий

Настоящее издание автобиографической прозы, писем, записных книжек и записей разных лет — первый опыт системного освещения особой биографии — самосозидания — крупнейшего русского поэта XX столетия Осипа Эмильевича Мандельштама (1891–1938). Драматизм этого процесса сотворения поэтической личности — точнее импровизации судьбы — был обусловлен многими обстоятельствами. «Полупровинциал, еврей, разночинец, он не получил достояния русской и европейской культуры по естественному наследству, — писал о Мандельштаме М. Л. Гаспаров. — Выбор культуры был для него актом личной воли, память об этом навсегда осталась в нем основой ощущения собственной личности с ее внутренней свободой».

Главными вдохновителями этого процесса, подвижничества поэта, как заметил еще Н. С. Гумилев «были только русский язык… да вечно бессонная мысль».

Автобиографическая и эпистолярная проза Осипа Мандельштама, его «портреты» городов — Петербурга, Москвы, Киева, Феодосии — Надежда Яковлевна Мандельштам назовет эти очерки «городолюбием», «городострастием» поэта! — отличаются замечательной особенностью: он запечатлевает себя в предельно критических, конфликтных, переломных состояниях, в движении мысли и чувства, подчеркивает драматизм любого факта и впечатления. Поэтическое «я» Мандельштама везде включено в движение истории, нередко в спор с «веком-волкодавом». Отсюда — редкое богатство жизнеощущений, нравственно-эстетических самонаблюдений и оценок.