Алла БОССАРТ

ШУТ БОГОВ ИЛИ БОГ ШУТКИ?

Король юмора Михаил Жванецкий победил старую власть и обнялся с новой. Объятия старого холостяка (тем более, многажды женатого) – ненадежны. Не стройте иллюзий, дамы, господа и товарищи. Никому еще не удавалось приручить, а тем более съесть этого Колобка. Не нашлось пока на него лисы. В чем секрет свободы ММ, перелетающего из тени в свет и обратно? Это нешуточный вопрос, поэтому хочу предупредить сразу: сплетен не будет. Не могу же я обмануть ожиданий Жванецкого, сказавшего однажды: "Хорошо, что про нас напишет Боссарт, а не какая-нибудь сволочь". Так что за клубничкой - к интернету, там много кто делится откровениями - от внебрачного сына до Геннадия Хазанова.

Звук лопнувшей страны

Конечно, следовало писать не очерки-интервью, а пьесу, а то и роман. О пожилом – ну допустим, ну неважно – величайшем шутнике, чья бурная молодость прошла, а на седьмом десятке он обрел любовь, маленького сыночка и мудрость. Стал знатным и богатым. И заплатил за это своей величайшей веселостью. Сказка, собственно. Проданный смех.

Может получиться неплохая, даже талантливая притча. Хотя и вторичная. Но она не станет правдой о том вредном и нежном господине, которого в пору близости (приближенности) обожала наша семья за его нежный, закономерно подверженный времени дар, прощая ему закономерную вредность баловня и фаворита.

Шагреневая кожа всепобеждающего юмора сокращается не в уплату за знатность и богатство, за сердце красавицы и мудрость пророка. Жванецкий лишь аккуратно платит времени назначенную каждому дань. «Миша разучился писать смешно, читает со сцены одно старье!» Остряки, подмастерья – вам ли судить короля шутов? Да его свобода на данной ему в ощущение бескрайней территории - не снилась вам даже в собственной постели. Тот, кого растлила и воспламенила неподдельная страсть Талии, а не опереточное кокетство, расточаемое коварной музой комедии напра-нале, не может утратить божественного умения. Приключилось другое. Жванецкий НАУЧИЛСЯ ПИСАТЬ НЕСМЕШНО.

А несмешные, горестные и даже зловещие комментарии ко времени и месту – хотя и к месту, и ко времени, – но не для сцены. Не для публики, которая потому и избрала Жванецкого в кумиры, что он всегда беззаветно смешил ее. А следовательно – утешал. Потому что смешное, как известно, перестает быть страшным.

В годы, получившие название "лихих", когда мы, что ни апрель, ездили в Одессу и, смею верить, дружили, - жизнь так же отличалась от сегодняшней, как и от времени кухонь с расцветом на них разнообразных культурных явлений, в том числе, Жванецкого. В 60-е мы думали - это весна, но, оказалось, оттепель. А потом, в 91-м, подумали, что откуда ни возьмись с мелодичным звоночком нарисовалось новое государство, а это просто народу выкатили бадью круглосуточного портвейна, после чего наступило законное похмелье, и весь евроремонт на соплях превратился в тыкву, лихие кучера - в мышей, из щелей полезла неистребимая моль, а из телевизора ножом по стеклу рвет душу звук лопнувшей страны.

Все чаще предаваясь ностальгии, я не исключаю возрастного фактора. Конечно, на двадцать или сорок лет моложе — это ровно на двадцать или сорок лет изобретательнее и беззаботнее. Но вот в Одессе, в середине 90-х я наблюдаю сцену. К эстраде, где давкой праздника правит в соответствии со своим темпераментом и законами своего жанра Якубович, протискивается тетка водоизмещением с полную шаланду и, оголив корму, предлагает диктатору экрана оставить на этом выразительном фрагменте ее экстерьера свой автограф. Великий Леня (а он действительно шоумен международного класса, гениально работающий с таким важным качеством публики, как безмозглость), Леонид Якубович, не думая ни секунды, выхватывает из воздуха фломастер и пишет по центру золотого сечения (в аллегорической форме отражающем лицо как публики, так и современной смеховой культуры в целом): «Поле чудес».

Одесса - Одесса! - в корчах. В причинно-следственных связях разбираться можно, но долго: публика воспитала, скажем, Якубовича или он с успехом воспитывает ее. Я думаю, процесс тут обоюдный. Как в переходе на «ты». На грош любви и простоты, а что-то главное... Ну да.

- Михал Михалыч, смотрите - все вроде можно, а жизнь дико поскучнела... - я в десятый и сотый раз возвращалась к этой теме, капала ему на мозги тогда, когда не только он, но и все стали вдруг свободны (понимая свободу как сафари). - Вот мы говорим, застой, застой. Но весело же жили! А как только стало «можно» — анекдот ушел, смех ушел... Осталось бешенство правды-матки и физиологическая реакция на щекотку.