Шут богов или бог шутки?

Наташа опровергла теорию семи лет. Их сыну 23, а они до сих пор вместе. Видимо, это и есть один из "эпохальных романов", которых, по словам Жванецкого, у него в жизни было два.

- А первая любовь, первая женщина? - не в моих правилах задавать такие вопросы, но я чувствовала, что здесь и сейчас можно, и даже нужно. Потому что любовь Жванецкого - это любовь поэта, она заслуживает внимания всегда, из нее, в сущности, соткана его жизнь.

- Первая женщина у меня была — путана. Одесса, портовый же город. Я студент, она чуть постарше. Говорила мне: «Рыбонька, зайдём в порт, если «Солнечногорск» пришёл, ты пойдёшь домой, если нет — пойдём вместе». И мы шли. Я все понимал, изводился, конечно, но никаких сцен, скандалов там ни-ни. Работа, не совсем обычная, но работа, со своими проблемами, в которых я даже не пытался разобраться. «Рыбонька, - говорила она, - подержи цветочки, мне надо зайти кой-куда на пару слов». Давала мне грандиозный букет, исчезала в каком-то доме, выходила действительно через две минуты, изодранная вся в лоскуты — и мы шли дальше. Я никогда ни о чем не спрашивал. Вообще никогда ни о чем не надо спрашивать. Я многому у неё научился и благодарен ей. Знаешь, Петя Тодоровский все правильно показал: проститутки хорошие, очень добрые бабы. Со своим кодексом чести...

После этого Миша сам бывал много и терпеливо ожидаем на разнообразной жилплощади, но навсегда сохранил это чувство к Женщине: радостную благодарность. Женщины, как и коммунисты, вдохновляли его.

Только порочному взгляду светских хроникеров и патриотичным комментаторам интернета может примерещиться, что Жванецкий – человек без принципов. На самом деле его жизнь подчинена своду правил, а в этом, по Марксу, главное условие свободы.

Мало кто так верен старым друзьям и старым врагам (и даже, в известном смысле, женщинам, которым он никогда ничего не обещал). Он не игрок, и не сдает тех, на кого делает ставку. Он беспомощен в быту, но не перечислить тех, кому он помог и помогает. Он предан своей Одессе, где осталась пара близких друзей, и море не везде изгажено, и есть бычки на Привозе и раки; Одессе, где только и можно писать главное. Он очень замкнуто работает, пишет огромными страшными буквами на обеих сторонах листа, и вариации этих тридцати трех букв составляют смысл и содержание его жизни. Ему мало что нужно, и уж совсем мало кто: теперь, когда не стало Вити Ильченко, старенькой мамы, которая ушла позже Вити, и Ромы Карцева - остались сын Дима, да Наташа, да Олег Сташкевич – бывший режиссер, мытарь-секретарь, да несколько одесситов.

Жванецкому задали однажды хороший вопрос (да я же и задала): есть ли в жизни нечто такое, над чем никогда, ни при каких обстоятельствах нельзя смеяться? Оценка эксперта была по-своему замечательной: над старостью, болезнью, голодом, безнадежностью, доверчивостью, смертью, войной, преступлениями, бездарностью, заблуждениями, слабостью ума, верой, надеждой и любовью….

Короче – над всей нашей жизнью. Которой мы обречены жить и над которой Михал Михалыч призван и обречен смеяться.

А те знаменитые раки, что по три и по пять, вы, может быть, думаете, это - штука? Нет, дети мои. Десяток.