Шут-парад, или Правдивые истории обо всех шутах, паяцах, скоморохах и буффонах, паясничавших во все времена во всех странах и у всех народов мира

«Первым дебютом Брюскэ, говорит Брантом, был лагерь в Авиньоне (во время вторжения Карла V в Прованс, в конце 1536); Брюскэ отправился туда, чтобы заработать немного денег; он назвался врачом, чтобы лучше разыграть свою роль, отправился в ту часть лагеря, которую занимали швейцарцы и ландскнехты. Он ни одного из них не вылечил, а многих отправил к праотцам, потому что несчастные умирали, как мухи… Но самое худшее было то, что Брюскэ скоро открыли и предали суду; дело дошло до коннетабля[46], герцога Монморанси; тот приказал его повесить.[47] Об этом донесли Дофину, что Брюскэ – это самый забавный человек в мире, и его необходимо спасти.

Дофин, впоследствии король Генрих II, приказал привести Брюскэ к себе и, найдя его, действительно, очень забавным, взял к себе на службу». С этого времени и началась карьера Брюскэ в качестве шута. Когда Брюскэ был представлен Дофину, то последний обратился к нему с вопросом, что не стыдно ли ему было уморить всех этих людей своими лекарствами: «Государь, – ответил Брюскэ, – разве покойники жалуются на меня? Ведь я вылечил их навек от лихорадки».

«Перрониана», сборник острот и шуток, приписываемых знаменитому кардиналу Дю-Перрону[48], где рассказывается совершенно иначе о первых дебютах Брюскэ: «Он был родом из Прованса и сначала занимался адвокатурою. Он прибыл ко двору по какому-то делу но в течение трех месяцев ничего не мог сделать. Он пустил в ход все возможные средства, но всё было напрасно; тогда он взялся за шутовство и имел успех; видя, что адвокатура, которою он занимался, дает ему слишком мало прибыли, он совершенно ее забросил и вступил в должность придворного шута, что конечно, для него было более прибыльным…»

Рис. 22. Брюскэ по Торбидо

Конечно, следует признаться, что анекдот, приведенный Брантомом, очень пикантен и дает более полную идею о талантах и смелости Брюскэ, чем анекдот, рассказанный в Перраниане. Но каков бы ни был источник, вследствие которого Брюскэ был осыпан такими милостями, все же его повышение совершилось слишком быстро; Брюскэ был в числе призванных ко двору Дофина и сделался сначала смотрителем за гардеробом принца, потом его камердинером и наконец, почтмейстером в Париже. Подобная должность была очень выгодна; Брюскэ в скором времени сделался очень богатым; но все же почта приносила ему сравнительно меньший доход, чем его разные выходки у принцев и у знати; он обыкновенно намечал какую-нибудь дорогую вещь и употреблял всевозможные ухищрения, лишь бы только заполучить ее. Так, он поступил с герцогом Альбой[49] в Брюсселе. А когда кардинал Лотарингский приехал туда для заключения мира в Кото-Камбрезисе. Мир был подписан 3-го апреля 1559 г. с Филиппом II, королем испанским; этим был положен конец итальянским войнам.

Кардинал Карл Лотарингский, брат знаменитого Франсуа де Гиза, был назначен Генрихом II подписать этот мир, подготовленный коннетаблем де Монморанси, бывшим в плену у испанцев после поражения при Сен-Квентине. Кардинал взял с собою Брюскэ и представил его королю Филиппу, II, которому шут очень понравился, тем более, что последний хорошо говорил по-итальянски и по-испански. Филипп II осыпал его дорогими подарками, но, казалось, что шуту и этого было мало: однажды, давался большой обед, по случаю заключения мира; на этом празднестве присутствовало много знатных дам и мужчин; в конце обеда, когда уже были поданы фрукты, Брюскэ устремляется к одному из концов стола, берет края скатерти, завертывается в нее, постепенно собирая в то же время ножи, тарелки и блюда, так что, когда он обвернулся во всю скатерть, то положительно очутился нагруженным приборами, но все это он сделал так быстро и осторожно, что король и все приглашенные много смеялись. Филипп приказал выпустить шута и отдать ему всю его добычу. Но что всего удивительнее, так это то, что Брюскэ даже не порезался ножами, которые были задернуты в скатерти.

Но это, конечно, была не единственная выходка Брюскэ при дворе короля, Филиппа II. Последний также держал у себя в Мадриде шута и хотел показать его французскому двору; но всё время, которое испанский шут провел в Париже, Брюске мистифицировал его сколько только мог.

По словам Брантома, шут Филиппа II во время своего пребывания в Париже был послан к Брюскэ, который должен был его поместить у себя и содержать его; но хитрый шут постоянно обманывал испанца.

У испанского шута были взяты с собою в Париж четыре прекрасные лошади, которых Брюскэ посылал каждую ночь с почтою, но об этом не подозревал никто из людей испанца, потому что за ужином их подпаивали вином и они спали, как убитые. Когда испанский шут увидел, что его лошади стали худеть, то Брюскэ объявил ему, что это происходит от воды Сены и что так будет продолжаться, по крайней мере, два месяца, пока лошади совершенно но привыкнут к ней; «так обыкновенно, бывает со всеми лошадьми иностранцев», заметил шут. Однажды, испанский шут встал как-то ранее обыкновенного, а почтарь несколько запоздал и первый увидел своих лошадей в мыле и воскликнул: