– А шо? Я так, прыкололась, – удивилась Галя и как ни в чем не бывало принялась рассказывать, как ее Богдан в пять лет называл Дюймовочку Дерьмовочкой, и верил в то, что, у папуасов есть свои мамуасы. – Ну, не дуй хубы-то. Нэ дуй. Пошутыла я, – примирительно сказала она и больно пихнула Алису локтем. – Вот мы и прийшлы,– и Галина подняла руку, указывая на окна своей квартирки на четвертом этаже странного невероятно длинного строения.
Строения, потому что Алиса не могла подобрать подходящего названия веренице объединенных вместе разноцветных домов, при этом у каждого имелась своя собственная крыша и отдельный вход.
Лифта в доме не оказалось, и они дружно пыхтели до четвертого этажа на своих двоих. Галка вполголоса материлась, Анжела хрипло дышала, хваталась за сердце и на каждом этаже жадно припадала к заветной фляжке, Алиса молча шагала, стремясь как можно скорее добраться до стен спасительной квартиры. Дом, выстроенный в середине прошлого века, содержался в образцовом порядке, впрочем, как и вся, вылизанная до блеска, Швейцария.
Галина долго возилась с замком, целясь ключом в замочную скважину, она постоянно промахивалась. Каждая новая неудача сопровождалась взрывом хохота и шутливыми комментариями.
– Н-да, Галка, снайпер из тебя, как из меня штангист, – тоненько пищала Анжела, прыская в покрасневший от холода жилистый кулачок.
Наконец, оказавшись в маленькой прихожей, освещенной единственной лампочкой, бесстрашно горевшей в компании трех пустых патронов, Алиса почувствовала смертельную усталость. Не обращая внимания на новых подруг, бурно обсуждавших процесс ее будущего перевоплощения, она стащила сапоги и прошла в большую квадратную комнату, где из мебели имелась только огромная круглая кровать, неряшливо застеленная алым атласным покрывалом в подозрительных пятнах. В углу торчал пыльный столб напольного торшера. Алиса наклонилась, пошарила рукой в поисках выключателя, и по комнате разлился приглушенный грязновато-желтый свет. Маленький телевизор, окруженный дюжиной немытых пепельниц, стоял прямо на полу. Прикроватный коврик, бывший когда-то белым, пестрел бурыми разводами и прожженными пятнами. Алиса в изнеможении опустилась на кровать и прислушалась к доносившимся из кухни голосам девушек, они весело гоготали, поминутно хлопали дверцей холодильника, звенели посудой, намереваясь продолжить тусовку. Голова гудела набатом, пульс гулко стучал в ушах, Алиса осторожно прилегла и принялась тереть лоб ледяными пальцами.
«Теперь я буду здесь жить. Офигеть, – с тоской думала она, разглядывая убогую, засиженную мухами, тюлевую занавеску. – Видно, с лета не стирана. Все равно лучше, чем тюремная камера, – мелькнула в голове здравая мысль. —Господи, до чего ж я докатилась. Бернская проститутка. Страшно-то как, господи. Разве я об этом мечтала? Хотя, мама всегда этого боялась. Когда я в Москву собралась, она все время плакала и твердила: «Деточка, что ты делаешь? По всем каналам твердят, чем фотомодели заканчивают. В Москву, в Москву, а потом частный бордель и полтора десятка мужиков за ночь…» Может, мамины страхи материализовались? Все психологи в один голос талдычат, что самый страшный на земле яд – мысль человеческая. Что я плету? Нет, сваливать на маму глупо. Сама попала в переплет, самой и выбираться. Боже мой, как же я по мамулечке соскучилась. Как она там? Убивается, наверно. Ладно, буду действовать по принципу Скарлетт: – я не буду думать об этом сегодня. Я подумаю об этом завтра. Главное сейчас – выжить. В моем положении – не до жиру, быть бы живу. И девчонки мне в этом помогают. Дай бог им здоровья», – Алиса прерывисто вздохнула, прикрыла усталые веки, подтянула колени к животу, свернулась калачиком прямо на покрывале и незаметно для себя уснула.
– Ха! А вот и мы с банкетом! – оглушительно заорала Галина, вкатывая в комнату низкий сервировочный столик, заставленный холостяцкой закуской – тарелка бледной ветчины, банки зеленого горошка и маслин, в центре горделиво красовалась литровая бутыль «Смирновской».
Алиса даже не шевельнулась.
– Ну, вот, блин, суприза нэ случылось, – разочарованно оглянулась Галя на прислонившуюся к косяку Анжелу. – Хотели ее в наш профсоюз прынять, а новобранец дрыхнет, яки ангел.
– Тише ты, саксофон простуженный. Она и вправду на ангела похожа, – отозвалась девушка, задумчиво глядя на крепко спящую Алису. – Красивая, аж завидно. Невезучая только.
– Чой-то невезучая? – так же тихо откликнулась Галина. – А мы на шо? С нами нэ пропадэ.
– Да мы с тобой уже лет десять как пропали, Галь. А ее вот жалко, дурочку.
– Ну, завэла свою пластынку, – недобро заметила Галина, разворачивая агрегат со снедью. – Идэм на кухню, выпьем. Пусть Чахлик Нивмерущий отсыпается. С новосельицем тэбэ, хоремыка, – ласково пропела она в сторону, свернувшейся на кровати Алисы, и, громыхая тележкой, выкатилась из комнаты. За ней, ссутулившись и прихрамывая, потащилась, похожая на заморенную клячу, плоская Анжелика.
– А ты ее карманы провэрыла? – вполголоса спросила Галина, протискиваясь по узкому коридору.