Си-бемоль

Виктор быстро раскаялся в своей несдержанности, был порыв догнать Виолетту– извиниться. Но момент был упущен, да и публичные сцены он не любил. Когда покинул заведение, вдохнув остывший вечер в подсветке огней неспящего города, Виты на улице уже не было. Наверное, прыгнула в одно из ожидавших вдоль бордюра такси. Он и сам поступил также, и в скором времени был дома. Тишина пустой квартиры в этот вечер казалась ему особенно неприятной. Не хватало кларнета, забытого у Ани. Начал смотреть боевик, но скоро отвлекся, открыл ноутбук и случайно забрел на личную страницу Виолетты в фейсбуке. Статус: свободна.

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

Я переехала в Москву десять лет назад. До того часто бывала в столице на соревнованиях. Москва того времени запечатлелась у меня в памяти фотографическими снимками. Знаменитые часы кукольного театра на Садовой. Гурьба детей стоит, задрав головы– ждем, когда пробьет полдень и появятся в окошках сказочные фигурки. Щелк.

Две худые девочки с огромными дорожными сумками на троллейбусной остановке уплетают мороженое– вафельный сливочный стаканчик с огромной шапкой из шоколада с орехами. Темноволосая молодая женщина машет нам– мол, троллейбус едет. Мороженое очень твердое и обжигает зубы, пока я тороплюсь откусить кусок побольше.

– Выбрасывайте,– велит тренер.

И мы покорно кладем в урну едва начатый стаканчик. Обидно до слез. Но мы с Витой молча садимся в первую дверь троллейбуса. Светит яркое солнце в широкое лобовое стекло, такое же просторное и бескрайнее, как и проезжая часть перед нами. Я обещаю себе, что однажды я вернусь в Москву и куплю себе такой же огромный стаканчик с высокой шоколадной шапкой, и ничто не помешает мне его съесть. Щелк.

Кремлевская красно-кирпичная стена, мощеная мостовая перед Мавзолеем, заполненная людьми. Снова светит солнце, а небо– чистое и глубинно-синее, как перевернутое море. Я держу в руках пластикового Буратино– бабушкин подарок из Центрального детского мира. Бабушка приехала к нам из Рязани на один день. У него полосатый колпак на голове, длинный остренький нос, а руки и ноги на шарнирах. Мы с девчонками, конечно, немедленно пробуем на нем гимнастические элементы. Я позирую, Буратино приветственно задрал руку вверх. Бабушка щелкает затвором старенького пленочного «Зенита» в кожаном темно-коричневом футляре. Щелк.

Почему-то в моих воспоминаниях в Москве всегда стояла хорошая погода. Пахло весной, чирикали воробьи, расстилались приветливо широкие проспекты. Переехав, я познакомилась с другой Москвой, с той, что «слезам не верит», с той, где в марте приходят морозы, а заветных сливочных стаканчиков с огромной шоколадной шапкой уже не было и в помине. Правда тогда, десять лет назад, став «москвичкой» с неофициальной «официальной» регистрацией за триста рублей, я нашла утешение в слойках. Как тогда говорили, «ворвалась». Палатки со свежей выпечкой стояли буквально на всех углах, издавая душераздирающий аромат. Аромат этот влек меня, точно сыр – мышонка Рокфора из мультика Уолта Диснея. Две слоечки по дороге домой, после затянувшейся допоздна репетиции в театре, стали моим ежедневным ритуалом. С вишневым джемом и с творогом. Я никак не могла решить, какая из двух мне нравится больше, поэтому брала обе. Воздушные, горячие, хрустящие,– экстаз. Через несколько месяцев увлечение прошло. Пару раз по старой памяти я пробовала возродить былой восторг, но отчего-то не вышло. То ли производство испортилось, то ли запросы у меня «остоличились». А потом и палатки эти исчезли.

Едва протолкнула себя в тяжелую дверь, гласившую «Выход», как нестарая и прилично одетая женщина попросила десять рублей на автобус. Попросила как-то вежливо, без уничижения, без «наезда». Я поделилась с ней монеткой-червонцем. Сделала несколько шагов по направлению к арке, ведущей на мощеный Кузнецкий мост, и со мной поравнялся мужчина под зонтиком– накрапывал мелкий дождь. Предложил проводить до места назначения, поделившись зонтом. Я вежливо отказалась, но он не отставал, и вдруг с наскоку рассказал мне, что он-инженер, выпускник Бауманского училища и даже лауреат какой-то премии. Я вслух порадовалась его успехам, после чего он ненавязчиво попросил «рублей десять», пояснив на всякий случай:

– Заводы-то все закрыли.

Услышав, что я уже помогла кое-кому до него единственной десяткой, он галантно, даже виновато, извинился и ретировался. Кузнецкий мост.