Си-бемоль

Цокот копыт, стук колес экипажей, шелест пышных юбок, блеск драгоценных камней. В то время, когда моим величайшим наслаждением была вишневая слойка, а в выходной день я еще ходила гулять на Красную Площадь, тогда я обходила Кузнецкий мост стороной. А если случалось на нем оказаться– пробегала скорей, бросая взгляд украдкой на витрины магазинов. Кузнецкий мост представлялся мне тайным обществом, входить в которое могли только посвященные. Тогда я еще ни разу не была за границей, не побывала ни на Елисейских полях, ни на Пятой Авеню. В ту пору увлечение брендами только начинало захватывать «простых смертных», а имена дизайнеров из глянцевых журналов вызывали благоговейный трепет. Джинсы прошлогодней коллекции из бутика, купленные на распродаже со скидкой, были для меня пределом мечтаний, в Miss Sixty на Тверской я заходила иногда, по праздникам, просто, чтобы вдохнуть атмосферу красивой жизни. Кузнецкий же мост был для меня даже не завтраком у Тиффани, а скорее– королевским дворцом для Золушки. Но вот однажды… я получила зарплату за длинное гастрольное турне. Каким-то чудом в тот месяц мне не нужно было отдавать долги, не было никаких непредвиденных расходов, и в следующем месяце намечалось достаточно концертов. Одним, словом, у меня появились свободные деньги. Я решила открыть счет в Сбербанке, положить деньги на книжку и начать копить на… черный день. Понятия не имею, как я оказалась на Кузнецком мосту. Но точно помню, что, оказавшись, не смогла уйти. Ноги сами понесли в магазин. Конечно, это был самый скромный бутик из всех. Магазин известного английского бренда. И я купила в том магазине платье. Стоило оно четыреста долларов– тогда ценники еще разрешалось ставить в валюте. Так и было написано: 398$. А рядом– пересчет на рубли по курсу магазина. Девять тысяч с копейками. Тогда, а было это лет семь назад, даже зарплата в моем трудовом контракте стояла в валюте: сто долларов за концерт. Для сравнения, арендная плата за двухкомнатную квартиру, которую я снимала с подругой, была восемнадцать тысяч рублей. Моя половина– девять тысяч. И вот приветливая молодая продавщица вручила мне бумажный пакет, черный, с серебряными буквами, такой пакет, от которого брендом веет за версту. С которым не стыдно и по Кузнецкому мосту пройтись с гордо поднятой головой. Мол, а что вы удивляетесь? Да, я могу себе это позволить… Они же не в курсе подробностей. Глупо, конечно. Но на то и двадцать лет, чтобы совершать глупости. Платье было зимнее– как раз по сезону. Из мягкой тонкой шерсти, ниже колена, свободное, под пояс. Просторный высокий ворот стоял точно чаша кувшинки, а зона декольте была ажурно вывязана тонкой блестящей черной нитью, так что белье слегка просвечивалось сквозь воздух между вязкой. Надевала я его не более раза в год в течение следующих пяти лет. Берегла. Моя бабушка хранит дорогой хрусталь в шкафу под замком и никогда не ставит его на стол– боится разбить. И все же однажды… Я надела его на встречу со Славой. На ту самую странную вечеринку– чаепитие. И когда взгляд его голубых глаз будто ненароком скользнул на черное кружево, платье из дорогого превратилось в бесценное. «Потрясающе выглядишь”,-сказал он мне тогда.

– Отлично выглядишь,– улыбнулась я Виолетте, ворвавшейся в ресторан, где мы договорились встретиться в ее перерыв на обед.

– У них хорошие бизнес-ланчи,– сказала она деловым тоном, опускаясь в мягкое бежевое кресло с высокой спинкой. Черное узкое платье ниже колен и белоснежный пиджак без ворота и пуговиц. После Олимпиады Вита сильно поправилась– обычное дело после окончания спорта. Набрала килограммов десять, а потом в одно лето так же мгновенно похудела обратно, только высокая полная грудь осталась при ней.

Я удобно расположилась на диване.

Заказав бизнес-ланч, Вита пожаловалась на сложного клиента.

– Он, видишь ли, написал письмо в головной офис о том, что уезжал из города по семейным обстоятельствам, чтобы ему за этот месяц не начисляли процентов. А теперь возмущается, что все-таки начислили! И, главное, не слышит никого. Я уже и так и эдак, а у него все– одно да потому! Вот, у меня свидетельство о смерти отца. Почему мне начислили проценты за этот месяц? Письмо, мол, в головной офис написал. А кому он его писал? Где оно, его письмо? И вообще… почему он к нам пришел, а не в головной офис? Мы с ним тридцать минут как слепой с глухим. Удивительно, как люди не слышат никого кроме самих себя!

Официант разложил приборы и поставил на стол специи.

– Ну, да ладно. Бог с ним,– махнула Вита рукой, передвигая вилку немного в сторону.

Несколько минут праздного разговора и вот, наконец, мы добрались до самого интересного.

– А букет от кого?– улыбнулась я. Полчаса назад Вита выложила в

Фейсбук фото огромной охапки разноцветных тюльпанов. Она поиграла браслетом с шармами на левом запястье.

– От Кости…– и, не выдержав, счастливо сверкнула глазами.

– Исправляется?

– Ох, не знаю. Мы же вчера опять поругались.

– Она выждала паузу, пока официант бережно ставил тарелки с грибным супом-пюре.