Рейли вспоминал, что ему ужасно не понравилось, что на совещании присутствовал журналист Маршан, который производил на него крайне неблагоприятное впечатление. Когда его познакомили с ним (не назвав настоящего имени британского разведчика), он почувствовал, что «чувство беспокойства, мучившее меня, стало особенно острым». Эти подозрения, по его словам, быстро подтвердились — когда они с Вертамоном вышли в другую комнату, чтобы обсудить свои шпионские дела, Рейли заметил, что Маршан, тоже проскользнув в плохо освещенное помещение, подслушивает их.
Если все это правда, то интуиция его не подвела. Мар-шану действительно крайне не понравилось то, что происходило на совещании, и он даже демонстративно ушел из американского генконсульства раньше его окончания. На следующий день (оно помечено 26 августа) Маршан направил письмо президенту Франции Анри Пуанкаре, с которым поддерживал неофициальные отношения и которого также неофициально он информировал о положении в России.
Маршан был убежденным противником Германии, сторонником франко-русского союза и, поскольку большевики подписали с немцами мир, считал необходимым отстранить их от власти, чтобы возобновить войну с Германией на русском фронте. Однако, по его мнению, в своей борьбе с большевиками союзники взяли совсем другое направление. «Я считаю себя одним из тех, кто боролся, руководимый глубокими убеждениями, против большевизма, — писал он. — Я с горечью констатирую, что за последнее время мы позволили увлечь себя исключительно в сторону борьбы с большевизмом. На совещании ни одного слова не было сказано о борьбе с Германией. Говорили о другом. Я знаю, что один британский агент подготовил разрушение железнодорожного моста через Волхов недалеко от станции Званка… Разрушение этого моста равносильно обречению Петрограда на полный голод, ибо отрезаются пути доставки основной массы продовольствия».
Все это, считал Маршан, делается для того, чтобы «бросить Россию во все более кровавую политическую бесконечную борьбу, обрекая ее на нечеловеческие страдания от голода». Интересно, что письмо Маршана к Пуанкаре было перехвачено как французской контрразведкой, так и ВЧК. Французы осудили журналиста за то, что он фактически разгласил планы заговорщиков, а чекисты постарались использовать его письмо в пропаганде — позже оно было опубликовано в советской печати[44]
.Рейли писал, что заговорщики определили день, когда должен был произойти переворот — 28 августа. Он получил сведения о том, что тогда в Большом театре состоится расширенное заседание ВЦИКа. Предполагались выступления Ленина и Троцкого — последний планировал выступить с докладом о положении на Восточном фронте. Именно тогда подкупленные латыши и должны были арестовать все советское руководство.
Можно предположить, что Рейли рассчитывал не только на латышей и контрреволюционеров-подпольщиков, но и на некоторых бывших высокопоставленных генералов и офицеров, служивших к тому времени в Красной армии. Например, на того же Михаила Бонч-Бруевича. Интересно, что в самый разгар подготовки к перевороту — 20 августа — Бонч-Бруевич подал в отставку с поста военрука Высшего военного совета по состоянию здоровья, и она, после некоторых колебаний Ленина и Троцкого, была принята. Подлинной причиной отставки Бонч-Бруевича считается его расхождение во взглядах и «карьерная война» с Иокимом Вацетисом, ставшим 2 сентября 1918 года главкомом всеми вооруженными силами Республики[45]
. Но как бы он отреагировал на предложение присоединиться к восстанию, которое привело бы к возобновлению войны с Германией? И намекал ли ему Рейли на то, что с Брестским миром, который Бонч-Бруевич считал унижением для России, вскоре может быть покончено? Об этом ничего не известно, но предположение о том, что в случае успешных первых шагов заговорщиков он мог бы присоединиться к ним, не лишено оснований.О «дне X» Рейли сообщил Берзину. Вскоре, однако, выяснилось, что заседание откладывается до 6 сентября. Однако у Рейли эта отсрочка не вызвала подозрений. Наоборот, она давала ему возможность съездить в Петроград и «сверить часы» с капитаном Кроми. В день выступления в Москве должно было начаться и восстание в Петрограде. Одной из главных «мишеней» питерских заговорщиков был председатель Петроградской ЧК Моисей Урицкий.
Двадцать седьмого августа Рейли передал Берзину еще 300 тысяч рублей. Тогда же он еще раз настойчиво попросил его съездить в Петроград и дал ему связной адрес — Торговая улица, дом 10, второй подъезд, квартира 10, спросить у Елены Михайловны «господина Массино» — под этой фамилией его там знали.
В тот же день Берзин отправился в Питер, но перед отъездом отнес в ВЧК деньги, полученные от Рейли. Их сложили в большой холщовый мешок, и командир Латышской дивизии Карл Петерсон, который тоже был в курсе операции, взвалив мешок на спину, вместе с Берзиным пошел в кабинет председателя ВЦИКа Якова Свердлова.