После чаепития в домике пограничников, навьючив коней и проехав вверх по Коксу два часа неспешным ходом, мы оказались у
Нас было пятеро. Четверо тесно разместились в избушке, а я решил жить в своей палатке, предпочтя теплу избы свежий горный воздух. В первую же ночь в горах повалил густой мокрый снег. Я не мог уснуть, слушая, как громко шуршит снаружи по ткани снег, как нарастают, а потом шумно съезжают вниз по стенкам плотные и влажные снежные наносы. Палатка снаружи все больше обрастала тяжелым белым сугробом, легкую ткань все сильнее пригибало вниз, и к утру палатку окончательно засыпало снегом, придавило и перекосило. Оттого в одном из углов палатка протекла, намочив в ногах спальник. Мокрая холодная ткань касалась моего лица, объем палатки внутри сугроба сжался раза в два, было тесно и сыро. Кругом стояла тихая снежная ночь. Даже стоящих неподалеку лошадей не было слышно, они замерли и спали стоя, все белые от снега.
С утра пришлось откапывать и поправлять палатку, вытирать воду с пола, сушить спальник. За ночь все вокруг переменилось до неузнаваемости. Везде по склонам и полянам лежал белоснежный холодный покров, мокрый снег давил вниз ветви лиственниц и елей. Ниже по снежному лугу ходили наши кони. Они раскапывали копытами свежий снег и ели пожухлую траву вместе со снегом, греясь едой и движением. Снега выпало сразу много, по колено. Вода в Коксу и Орошагане за ночь почернела, похолодела. Она неслась черной прозрачной лентой среди белого снега и золотой с инеем травы…
Ничто так не бодрит снежным утром в горах, как крепкий горячий чай!
Наш закопченный котелок стоит на печке, из плиты которой вынуты два чугунных кружка, его днище лижет веселый огонь. Скоро от дна котелка и вдоль его стенок идут сначала мелкие пузырьки, а после вода вдруг закипает мощным бурлением. Я бросаю большую горсть пахучей смолистой заварки в котелок, и заварка плотным ковром парит и распускается на поверхности крутого кипятка. Перемешиваю этот пахучий горячий ковер большой ложкой, и обваренные кипятком чаинки начинают медленно опускаться на дно. Чай готов. Мы пьем крепкий черный чай из серебристых кружек, согреваясь и просыпаясь одновременно. Ишан курит и, прищурившись, смотрит в открытую дверь избушки, откуда его слепит белый свет от покрывшего все вокруг снега. Вскоре нам уже пора отправляться в путь вверх по реке в горы, в тайгу. Седлаемся и выезжаем налегке вверх по Орошагану.
Конная дорога идет левым берегом, а в одном месте – широким болотом. Медленный и затяжной подъем просторной долиной. Едем по снегу, в болоте кони проваливаются в холодную воду с тонким ледком, а на небольших полянах переходят на рысь. Они сытые и отдохнувшие, легкая рысь их согревает и бодрит. Долина дикая, по обеим сторонам у нее крутые горные осыпи с редким лесом. В воздухе держится мокрая зимняя дымка, вскоре снова начинает сыпать серый мокрый снег. Перед последней лесной поляной наши проводники Ишан и Джеран высматривают из-под деревьев в бинокли следы зверя на снегу, но ничего не видят, да ничего и не видно – снегопад только усиливается, ветер крепчает.
Проехав длинную поляну и взяв круто вверх и вправо по левому притоку Орошагана, мы встаем над крутым обрывом под кедрами – у самых корней. Привязываем к деревьям коней. Скоро их уже не видно за снегом, падающим с неба. Высота здесь – уже 2100 м. Далеко внизу шумит речка, перед нами рассыпается по заснеженным камням водопад. Холодно, ветрено, метет метель. Кедр защищает нас от ветра, но ноги мерзнут, ветер то и дело задувает холодом за шивороты курток. Мы решаем подождать погоды, чтобы если вдруг разветрится, ехать и смотреть следы нужных нам маралов. А пока что Джеран приносит к костру все новые спелые кедровые шишки на ветках с темно-зеленой смолистой хвоей. Мы лежим под кедром и грызем кедровые орехи. Шишки липнут смолой к рукам, а когда вынимаешь орешки, отрывая укрывающие их смолистые чешуйки, внутри шишка светится теплой слоновой костью. Разведен небольшой костер, в термосах уже не горячий, а чуть теплый, но еще более крепкий, круто настоявшийся утренний чай.