Сияние

Проверьте моё резюме, если вам есть до него дело. Родилась в Оксфорде (Англия, Земля), в тысяча восемьсот девяносто первом. Мама была как мама, но занималась кое-чем художественным, так что можете не сомневаться, что амбиции зародились во мне честным путём. Она рисовала. Она покрывала холсты портретами премированных роз из своего сада — больших и маленьких, красных, розовых, коралловых и красновато-коричневых, как оттенки помады. Дикие, чайные, негибридные. Жутковатые, покрытые каплями влаги. Вот что я вам скажу: если взглянуть на бутон пелламской розы крупным планом, три на три метра, он выглядит розовато-лиловым монстром. Разинутой пастью, которая готова проглотить вас целиком. Папа был профессором лингвистики. Пеллам-старший участвовал в написании словаря, так-то. Воззритесь же на моё детство, о пытливые умы: я сотворена из роз и этимологии.

Ясное дело, я сбежала в Камден, как только мои безупречные икры сумели меня унести. Долой обеды, за которыми на мои бобы с картошкой пялились исполинские глотки с многозначительно вздыбленными тычинками. Долой греческое происхождение обычных бытовых слов. И вот это тоже долой: «Должен сообщить, что в этом году мы начали работу над словами, которые начинаются с „дж-“, и вы понимаете, о чём речь: шакалы, джаггернауты и джунгли![30]

Происходящие, соответственно, от санскритских корней srgalah, „воющий“ jagat-natha, „повелитель мира“ и jangala, что, удивительное дело, означает „сухость“». Ну как от такого не завопить?

Я едва не завопила. Дело в том, что когда тебе в жизни достаётся по-настоящему тухлый жребий, надо выдержать, собрать все силы, затянуть пояс потуже. Однако если твоя участь лишь чуточку раздражает, лишь самую малость угнетает — что ж, надо рвать когти, и без промедлений. Будь я трижды проклята, если окажусь в конце концов в хижине какого-нибудь лицемерного аспиранта, ухватившись за рисование роз как за спасательный круг. Ах да — в Камдене ни в коем случае нельзя было оставаться! Нельзя, раз уж имелся способ оттуда удрать. Нельзя, в особенности тем, кто из той же породы, что и я.

Нет, в те дни — а под «теми днями» я подразумеваю наши дни, а под «нашими днями» подразумеваю все дни, какие ещё наступят, — выбор был небеса или ничего. При наличии мозгов и страстного желания чего-то лучшего, чем потрёпанная старушка Земля с её вспыльчивыми старыми империями, любой откладывал деньги на билет или уже давным-давно улетел на какой-нибудь ракете. Прошло пятьдесят лет с того великого ограбления поезда, которое устроили мастер Конрад Ксавье Верныгора и его старшая сестра, мисс Карлотта Ксантея, пара рождённых в Австралии польских котяток, которые сбежали с сортировочной станции Хобсонс-бэй, прихватив с собой запчасти, ланч и практические познания в инженерном деле, чтобы взорвать свою маленькую «бомбу с вишнями»[31]

на Гавайях, где экватор любит нас и желает нам счастья. Я рисовала этот легендарный первый корабль в школьных учебниках. «Древо познания», запущенное из гребаной цирковой пушки; аккуратная капсула, на которой красовались отпечатки их ладоней, испачканных в золотой краске. Корабль донёс Конрада и Карлотту до самой Луны и приземлился под воздействием здешней изящной гравитации прямо… ну, почти туда, где я сижу, где ныне расположена гостиница «Савой» в Титоне, с видом на утопающий в серебре берег Моря Облаков.

Теперь обстановка здорово улучшилась, есть фисташковые меренги, милый чайник с белым чаем и официант, от чьего зада я никак не могу оторвать взгляд. Но вынуждена с прискорбием сообщить, что пока не привыкла сдабривать чай мальцовым молоком. Есть в этом что-то неправильное! Молоко должно быть густым, сладким, и всё. А в мальцовом молоке есть пряная нотка. У него привкус такой… резкий. Полагаю, я вскоре его распробую. В конце концов, оно мне необходимо. Всем нам. Мы рабы Венеры, где оно сочится из молчаливых китов, дрейфующих на некотором расстоянии от берега. Без мальцового молока нам здесь не продержаться. Понимаете, дело в плотности. Если пренебречь молоком в чае, кости станут лёгкими, как солома для шляпы, за год или два, и ты сыграешь в ящик под аккомпанемент ирландской цуг-флейты[32]. Так что я помешиваю чай, всё помешиваю и помешиваю, но вкус как и прежде однозначно чудовищный.

Давным-давно я играла в Конрада и Карлотту с соседским мальчиком, сыном непритязательного младшего преподавателя астрономии — понятно, почему он трепетал от возможности пережить эту историю. Не думаю, что Конрад и Карлотта в своей капсуле делали и половину тех вещей, которые я делала среди персиковых деревьев с… ох, как же его звали? Люциус. Или Лоуренс. Лоуренс! От латинского Laurentius, что означает происходящий из города Лауренциум, расположенного недалеко от Рима.