Сияние

Я присоединилась к толпам в Кенсингтонских садах. Прошла мимо статуи Питера Пэна и протянула руку, чтобы коснуться его, как делали тысячи. Полагаю, уже миллионы. Его поставили всего год назад, но ступня почти стёрлась. От второй звезды направо[33], мальчик мой. О’кей. Саквояжи, тёплые шмотки; послеполуденное солнце, похожее на тошнотворную овсяную кашу, пялится сквозь кроны лип. Пушка возвышалась надо мной. Не издав ни звука, я вошла внутрь, чувствуя себя маленьким ребёнком, который смотрит на громадного отца и не понимает, хвалить его сейчас будут или отчитывать. Корабль, на борт которого я взошла, назывался «Безверхие башни Илиона», и это заставило меня ухмыльнуться

[34]. Я огляделась по сторонам и увидела целое море флэпперов — девушек с обесцвеченными волосами, в танцевальных туфельках, с губами карминового цвета. Мы все заявились сюда ради целого дня полёта в тесном корабле со множеством мужчин, каждый из которых был рад сообщить: детка, я режиссёр, садись-ка рядом. Это было похоже на прослушивание. Прослушивание, которое смотрел целый мир, желая увидеть, примет ли нас Луна или, сделав круг, вышвырнет как статистов после съёмок в массовке и «главной роли» на отельной кровати, где продюсер в цилиндре проверяет актёрские способности с помощью своего члена.

О, безграничная вселенная нуждается в нас, великих и малых, чтобы мы заполнили её и привели в порядок, чтобы она созрела, сделалась полной и кишащей жизнью. Не бывает неважных историй, есть лишь короткие. Но Луна… на Луне делают кино. И ещё Луна — бессердечная сука. Ей нужны только немногие. И даже ещё меньше. Она сидит себе в вышине, вся такая величественная и могущественная, в режиссёрском кресле из звёздного света, и помечает слабых «птичкой» на планшете, залитом слезами инженю. Луне наплевать на наши милые маленькие неприятности. Она вчера сожрала за обедом тысячу девчонок, а через час снова проголодалась. Она и глядит-то на нас лишь изредка.

Но я гляжу только на неё.

И вот я здесь. У меня есть комната — не в «Савое», боже мой, и думать забудьте! Меня поселили на окраине Города Кузнечика, на Эндимион-роуд, в «Доходном доме принцессы Элис», на третьем — верхнем — этаже. Пять девушек в одной комнате. И наш совокупный гардероб в роли шестого жильца, потому что все мы зарабатываем на жизнь перед камерой и на сцене. Наряд королевы-девственницы, принадлежащий Каллисте, занимает весь дальний угол, а наши кошки живут под её юбкой. Но я берегу свои считаные шиллинги для завтраков в «Савое», чтобы чувствовать себя… значимой. Чтобы внушить себе, будто я чего-то стою и меня что-то ждёт. Чтобы читать слухи, которые поставляет Элджернон Б., и, быть может, краем глаза подсмотреть, как старина Вадси Шевченко приласкает какого-нибудь помощника реквизитора. Чтобы Сорен Блом меня нашёл, если будет прочёсывать кафе в поисках ионийской герцогини, которая совершенно случайно должна выглядеть прям как я, или если придёт лихой красавец Персиваль Анк, высматривая новую героиню, которую можно зашвырнуть туда, где кишмя кишат призраки. Чтобы я могла глядеть на полушарие летней Земли, утопающее в пене Моря Облаков, и на уличные фонари леденцового цвета, чей свет длинной и яркой волной захлёстывает мой город.

Мой город! Титон, жемчужина Луны, неряшливый владыка переулков, Город Кузнечика, мой дом! Я сошла с борта «Безверхих башен Илиона» и вобрала в себя его круглые синь-стекольные шпили, изобилующие развратом дыры, опиумные сады и ботанические притоны, а также дворцы из ивового коралла, обросшие мхом чуть ли не доверху — и всё это походило на первый в жизни вдох. Я влюбилась. Я была невестой перед алтарём. Если бы у меня остался хоть пенни, я бы схватила первую попавшуюся шлюху, чтобы совокупиться с нею прямо там, у стены «Актеона», просто ради того, чтобы город оказался внутри меня, а мои руки ощутили его тепло. Дешёвые кинотеатры здесь попадались через каждые четыре шага, но чтобы пройти эти четыре шага, нужно было миновать величественные синематографы, похожие на дворцы, врата студий, которым только святого Петра не хватало, райки, бордели и дансинги, которые, точно цветы, вырастали на каждом свободном пятачке. Они даже построили «Глобус» — у меня заныло в груди, когда я увидела в этом новом Вест-Энде нечто знакомое, похожее на личную гладиаторскую арену Снежной королевы, сооружённую из синь-стекла, серебра и резных раковин.

Я буду здесь играть.