Сияние Мглы

– Он верит, что темнота – спасение. Если вы не спаслись при жизни, то он дает вам мгновение спасение – смерть. Чтобы вы не мучились на нашем ужасном свете.

– Это просто бред!

– Не говори так! – шикнула Оливия.

– Ты не пыталась сбежать отсюда? – спросила Эмми.

– Раньше я хотела покинуть этот дом. Я даже пробовала, когда Дилан вызволял меня наружу, на свет, чтобы я помогла ему по хозяйству.

– Он выводит своих жертв на улицу?

– Да. Иногда. Когда ему это особенно необходимо.

– Почему же ты не ринулась прочь из этого ада?

– Я не могу.

– Почему?

– Не могу я.

– Мы могли бы вместе, ты понимаешь…

– Не могу я! – впервые за все время прокричала Оливия.

Несколько минут в комнате не раздавалось никаких звуков. Затем Эмми вновь спросила:

– Сколько времени ты заперта в этом доме?

– Около двух лет – донесся тихий голос за стеной.

– Господь Всемогущий…

***

Как жутко бы это не звучало и какой ужасный смысл не содержало, но Эмми, проснувшись на том же дурно пахнущем матрасе, осознала вдруг, что в этом доме поддержки ей не найти. Она лежала сутками на своем подобии кровати и не произносила ни слова.

Дилан появлялся вечерами и зачитывал свои лекции, но она пропускала всего его слова мимо ушей, словно уйдя в глубочайший сеанс гипноза.

Голос Оливии иногда звучал за стенкой, но не вызывал никакого отклика у Эмми.

Темнота была повсюду. Она пожирала все, что входило в этот проклятый дом.

Мрак всюду.

Но тут до Эмми дошло.

«Мрак внутри меня» – подумала она и ее мысли снова умолкли.

***

Прошло две недели. Две недели во мраке и почти полном безмолвии. Лишь иногда тишина нарушалась скрежетом за стеной и речами Дилана.

Спасение. Спасение. Темнота. Жизнь. Смерть. Рождение. Спасение.

Эти слова опечатались в сознании Эмми.

Иногда она начинала истерически биться о стену головой, чтобы выбросить эти мысли из своего разума, но безуспешно.

Однажды она не выдержала томительных лекций Дилана и прокричала обезумевшим голосом:

– Да заткнись ты уже, наконец, порождение Сатаны!

Но тут же из глубокой темноты по ее лицу и телу посыпались удары ногами. Дилан забрался на грязный матрас и залег поверх Эмми. Он прижал ее своим весом и принялся душить ее своими могучими руками, от которых пахло дерьмом. Он успокоился лишь когда Эмми поникла и ее тело перестало содрогаться в конвульсиях. На мгновение Дилан решил, что прикончил послушницу, но пара мощных пощечин вернули несчастную к ужасной реальности.

– Ты, кажется, совсем ослабла, – произнес он, сползая с матраса, – Почему ты ничего не ешь? Думаешь, легко отделаться, умерев от голода? Думаешь, путь к спасению так прост? Глупая дура!

Он поднял с пола железную миску с отвратительной густой жидкостью, в которой плавали ошметки чего-то похожего на слизь.

– Ешь! – он преподнес миску к ее лицу и паршивый запах ударил в нос. – Я говорю, ешь!

Когда Эмми вновь молчаливо отказалась употреблять это дерьмо в пищу, он не шутку обозлился, прижал ее к матрасу и попытался влить жижу ей в рот. Но она не поддавалась. Тогда он надавил коленом под ребра и от боли она вскрикнула. Дилан тут же залил порцию слизистой жидкости ей в рот и, судя по булькающим звукам, она уже заполнила полость и стремительно продвигалась к горлу. Эмми стала сплевываться, и жижа потекла по лицу к матрасу, где мгновенно впиталась в его ткань. И все же, часть дошла до конечной цели и оказалась в желудке, провоцируя приступы рвоты.

Затем Дилан встал с матраса, отняв колено от ребра, и ушел прочь.

Эмми вдохнула порцию воздуха и снова поперхнулась остатками жижи во рту.

***

Прошла еще неделя. Эмми потеряла счет. День или ночь – а не все ли равно? Тем более, что постоянная темень убивает нужду во времени.

Несколько часов подряд все было спокойно и Оливия заговорила за стенкой:

– Эмми, – позвала она, – А у тебя остался кто-нибудь на свободе?

– Да, – ответила Эмми, – Сын и мама.

В памяти Эмми вдруг возник образ Томми. «Мой мальчик» – думала она. Она вдруг осознала, что почти никогда не уделяла родному сыну времени. Ни игр, ни учебы, ни прогулок. Он был предоставлен сам себе, как беспризорник. И это при живой матери! «Как же ты там поживаешь, сыночек?» – подумала она и слезы ручьем полились из ее глаз. Но на сей раз беззвучно. В мрачной тишине лишь изредка звучало всхлипывание. Ее милый мальчик, Томми, он рос без отца. И, по сути, без матери. Чем он занимался днями напролет, ожидая ее с вечной работы? Эмми вдруг вспомнила, как между листами его букваря она вдруг обнаружила листок, выпорхнувший, как перышко, откуда-то из его середины. На нем был нарисован маленький мальчик, сам Томми. Его правую руку держала она, Эмми, а левую – бабушка. Тогда Эмми не придала особенного значения этому рисунку, но теперь, находясь взаперти в этом проклятом доме мрака… Будучи узником собственных страхов и мыслей, бежать от которых уже было просто-напросто некуда… Всплывали образы, события… Но за стенкой вновь послышалось шуршание.

– А тебя, – спросила Эмми, – тебя кто-нибудь ждет? Там, на солнце?

– Нет, – ответила Оливия, – Я выросла в приюте для сирот и никогда…