Сияние твоего сердца

– Мне прописали их после того, что случилось. Не эти, другие, много разных. Мне приходилось их пить, потому что иначе у меня по несколько раз в день случались панические атаки. Таблетки притупляют тревогу, и не так хочется сдохнуть, но все остальные чувства тоже как будто пропущены через фильтр. Очень трудно нарисовать что-то стоящее, трудно общаться, а потом уже трудно понять, плохо тебе от самой травмы или от таблеток. Я не мог из-за них нормально учиться, все время ходил сонный и не хотел ничего. Друзей после переезда я так и не завел, не говоря уже про девушку. В какой-то момент я решил, что больше не хочу так жить, но мой тогдашний психотерапевт понял мои планы, и меня положили в больницу. Оказалось, они обучены распознавать, когда человек собрался свести счеты с жизнью… Потом я понял, что стоит говорить, а чего не стоит, и меня выписали, а еще мы с моим врачом пересмотрели мое лечение, и он согласился на рискованный шаг – снизить дозу и заменить препараты более легкими. И это помогло. То есть было по-прежнему паршиво, но туман рассеялся, и мне снова стало интересно жить. Я вспомнил, как раньше любил компьютерные игры, прошел пару новых, потом даже попытался сам нарисовать игру – ничего толком не вышло, но рисовать мне понравилось. Знаешь, когда маркер шуршит по бумаге, это так успокаивает. Так я решил поступать в Гронинген, на форуме художников познакомился с Миком, и у меня даже появилась компания. В целом учиться оказалось классно, и это меня очень поддержало, ну и психотерапия продолжалась. Теперь я могу смотреть фейерверк и есть мясо с гриля и не ловить при этом жуткие флешбэки. Но лекарства иногда принимаю, если… становится хуже обычного. От них не то что бы сильно легче – такое состояние, будто ты жив, но наполовину. Но вообще извини, тебя, наверное, утомляют все эти подробности, тебе такое незнакомо…

Я не возражаю. Мне не хочется вспоминать, сколько всякой дряни меня заставили проглотить и сколько бесед со «специалистами» у меня было, прежде чем я, точно так же как и Ливень, поняла, что не все стоит рассказывать. Но ощущение жизни как бы наполовину мне знакомо. Эликсир имеет похожий эффект – мир от него становится менее ярким, менее острым и ту его темную часть, которая делает меня сильной, я перестаю чувствовать.

Ливень еще очень бледен, волосы на лбу взмокли, а взгляд какой-то отсутствующий, но он продолжает уже почти спокойно:

– Извини, что я так исчез тогда… Но родители не выпускали меня из дома, а потом мы переехали, и мама заблокировала все ваши контакты. Я никому не рассказывал о том, что тогда слышал в мастерской. Не знаю почему, просто знал, что не надо. Я толком и не понял ничего, но твой отец что-то спрашивал про то, почему ты такая жестокая, и про метку на руке… Конечно, я ее тоже видел, но особо не обращал внимания, а потом, уже в университете, заинтересовался татуировками – у меня есть идея, что я так мог бы стилизовать свои рисунки под тату… Только не смейся. – Он легонько толкает меня локтем, увидев, что я улыбаюсь. – В общем, однажды я стал гуглить про разные символы, которые наносят на кожу, в том числе ритуальные метки, вспомнил про черное сердце у тебя на запястье и на каком-то оккультном форуме нашел подборку адресов скрытых страниц в дип-вебе… [23] Оказалось, о дискордах там много пишут, я прочитал описания, вспомнил тебя, и многое сошлось. Хотя и чуши тоже много – вам приписывают сатанинские ритуалы и вообще все грехи человечества. Но я не верил до конца, что вы и правда существуете, что это не просто городская легенда. И я никогда не видел в тебе зла, Сэйнн, – настоящего, намеренного зла. И теперь не вижу.

– Значит, у тебя проблемы со зрением, – усмехаюсь я.

– Нет. Просто я смотрю как художник. Я знаю, что для хорошего рисунка необходим контраст и что темная сторона придает миру объем, без нее он был бы плоским и неинтересным. Я вижу твою темную сторону. Но для меня ты прежде всего мой друг, а потом уже потомок Дискордии. И я тебе друг, даже если почти

, даже если ты не нуждаешься в друзьях. Я уже понял, что та ночь была ошибкой в твоей программе, и ни на что не рассчитываю, но я буду помогать тебе, буду тебя защищать, как смогу, – если нужно, и от тебя самой.

Он замолкает, а я не знаю, что отвечать на его признания, поэтому привычно цепляюсь за логику:

– Меня не надо защищать, Ливень. Просто не жди, что я снова стану такой, как в ту ночь. Это была ошибка, случайность, чей-то не слишком удачный эксперимент. Меня заставили чувствовать, а теперь я уже не помню, как это. Это как будто была не я. Но, наверное, в этом тоже часть ответа на мой вопрос.

Ливень отворачивается, пряча грустную усмешку:

– А может, ты тогда была больше собой, чем когда-либо.

– В смысле?

– Ладно, забудь. Так в чем состоит вопрос?

– Зачем кто-то пытается манипулировать нами и заставляет нарушить Контракт.

– Какой контракт? Нами? Вас что, много?

Светлые брови и лучистые глаза превращают его в ребенка. Он, может, и успел что-то нагуглить, но далеко не все. Его реакция меня веселит.