Сияние твоего сердца

«…Риккардо дель Оро с юности вращался в криминальных и оккультных кругах и, по словам знакомых, считался одиноким волком. У него было много поклонников и большая сеть связей, но не было ни близких друзей, ни постоянной девушки, ни напарника. Он не раз привлекал к себе внимание полиции и дважды представал перед судом – один раз за изнасилование, а второй – за кражу редкой коллекции гравюр, но в обоих случаях обвинение сняли, не собрав достаточно доказательств…

…Родители Риккардо погибли в автокатастрофе, когда ему было девять лет. До двенадцати он жил в приюте для детей с проблемами социальной адаптации, спонсируемом организацией «Рассвет», и считался одним из самых трудных подопечных. Потом его нашли и забрали к себе дальние родственники (источник не указан 236 дней), и о последующих годах его жизни, вплоть до самого преступления, практически нет достоверных сведений…

…Мотивы, которые привели к массовому убийству, до сих пор до конца не выяснены. Следствие рассматривало версию, что Риккардо так отомстил за годы, проведенные в приюте, где, по некоторым сведениям (источник не указан 372 дня), постоянно терпел издевательства и насмешки как со стороны других детей, так и со стороны персонала. Также двое его знакомых, пожелавших скрыть свои имена (источник не указан 465 дней), сообщили полиции, что Риккардо незадолго до трагедии упомянул, что готовится к важному экзамену, и видели у него кольцо с черным бриллиантом, которое он назвал самым дорогим подарком в своей жизни, судя по всему, имея в виду не цену изделия, а что-то еще. В связи с этим одна из версий случившегося – что он совершил преступление как часть инициации в члены некого темного культа…»

Пока поезд везет меня в Гронинген, я листаю Википедию и снова вспоминаю мужчину из кафе. Мог ли он тоже приходиться мне родственником? Дедом? Нет, слишком молод, даже с учетом того, что дискорды часто выглядят моложе своего возраста. Кем бы он ни был, он был звартхартом, как и Риккардо. И он знал, кто я, он искал меня и нашел, но вместо того, чтобы обратить меня в свою веру, он дал мне ключ и позволил спокойно уйти. Потому что знал: я и так никуда не денусь. Тонкий расчет, и теперь я следовала ему, следовала чужому плану, двигаясь, как заводная кукла в часах, по дорожке, заданной мастером. Но кто мастер? Кто ведет эту игру?

Я просматриваю еще несколько статей из списка источников – ссылки на прессу, освещавшую события после теракта, но там практически нет новой информации. Потом убираю телефон в карман, откидываюсь на сиденье и закрываю глаза. До Гронингена остается всего несколько минут. Вагон почти пустой, по ногам тянет сквозняком, где-то плачет ребенок, и размеренный голос из динамиков вежливо напоминает, чтобы при выходе не забыли просканировать чип-карту… Сквозь шум я не слышу, а скорее чувствую, как кто-то опускается на сиденье рядом со мной. Воздух приходит в движение, мягкая обивка прогибается под тяжестью другого тела, и меня окутывает острый, терпкий аромат – дождя, мокрой ткани… и еще чего-то горючего, опасного и такого, чего в вагоне не должно быть.

Я открываю глаза, но рядом никого нет. Только столик возле моего сиденья откинут – а я точно помнила, что не пользовалась им, и на серой пластиковой поверхности лежит кольцо. Платина обрамляет черный бриллиант сложным изящным узором, похожим на невесомое кружево, и грани глубоко черного камня не отражают свет – они его поглощают, и кажется, что с каждой секундой в вагоне становится темнее.

«De volgende halte is: Groningen» [30], – слышится из динамика у меня над головой. Поезд сбрасывает скорость, подъезжая к станции, той самой, на которой три дня назад Лаура упала на рельсы. Самые нетерпеливые пассажиры уже встают с мест, вынимая чип-карты. Времени подумать не остается. Я оглядываюсь по сторонам, потом хватаю кольцо, прячу его во внутренний карман куртки и тоже встаю.

И, только уже сойдя на перрон, понимаю, что за запах меня встревожил. Я ощущала его на вокзале в Риме. Пахло порохом.

* * *

– Я должен был догадаться, – повторяет Ливень в четвертый раз и снова ставит на стол свою чашку, так и не сделав глотка. Сегодня это снова травяной чай, который на вкус как сено с ментолом. Ливень предложил его мне, но я отказалась и потребовала кофе. – Я думал, что он узнал о Дискордии, узнал, кто ты. Но, скорее всего, ему просто сообщили результаты теста на отцовство.

Мы снова сидим в комнате Ливня на его кровати. Дверь соседней комнаты, в которой жил Мик, оклеена бумажными лентами с печатями полиции.

– Я тоже могла бы догадаться, на что он мог потратить те три тысячи евро, – говорю я. Допиваю кофе и тянусь к стеклянному кофейнику за добавкой. – Скорее всего, тест был нелегальный. Обычный стоил бы пару сотен, но там нужно согласие матери, свидетели и стандартный образец – слюна или кровь. Но он, скорее всего, использовал что-то, что мог собрать незаметно, – волосы с моей расчески, например. Такие тесты намного дороже, особенно без документов.

Ливень поднимает брови:

– Ого, да ты просто эксперт! Откуда такие подробности?