Сила обстоятельств: Мемуары

Мы сразу же прониклись симпатией к Жоржи, к Зелии, а в Рио стали близкими друзьями. В нашем возрасте, пережив разрыв стольких связей, мы не рассчитывали познать радость новой дружбы. Дочь коммуниста, убитого полицейскими, и сама коммунистка, Зелия встретила Жоржи во время избирательной кампании; он покорил ее, отвоевав у мужа, которого она больше не любила, и вот уже пятнадцать лет они составляли счастливую, жизнерадостную пару. Своему итальянскому происхождению Зелия была обязана юношескими естественностью и свежестью; она обладала характером и душевной теплотой, острым взглядом, живым языком; ее присутствие тонизировало, это одна из тех редких женщин, с которыми я смеялась. У Жоржи тоже сдержанность и пыл уравновешивали друг друга: за его спокойствием чувствовались великие укрощенные страсти. Он был отзывчив на так называемые «мелкие радости жизни»: еду, пейзажи, очарование женщин, беседы, смех. Проявляя заботу о других, всегда готовый понять их и помочь им, он имел совершенно определенные антипатии и обладал огромным чувством юмора. Крепко укорененный в бразильскую землю, он занимал там привилегированное положение: в то время как страна старается преодолеть свои разногласия, Амаду как героев чествует писателей и художников, отражающих для него национальное единство, на которое он уповает. Все, кто в Бразилии умел читать, знали «Габриэлу», и ни в одной стране я не видела, чтобы автор пользовался такой всеобщей популярностью. Поэтому, чувствуя себя одинаково хорошо и в «захваченном квартале», и у миллиардера, он мог привести нас и к президенту Кубичеку, и к «матери святого».

Молодым, при Варгасе, он сидел в тюрьме. Позже, когда компартия была запрещена, он вместе с Зелией уехал в изгнание. В трудные времена они два или три года провели в Чехословакии. Побывали в Париже, в Италии, Вене, Хельсинки, Москве, Пакистане, Индии, Китае и уж не помню, где еще. На конгрессах и во время путешествий он часто работал вместе с кубинским поэтом Николасом Гилье-ном и с чилийским — Нерудой; чтобы избавиться от скуки официальных визитов, он нередко разыгрывал их. Так, сидя в Пекинской опере между Гильеном и переводчиком, Амаду пересказал Гильену версию спектакля, возмутившую того своей непристойностью. Через несколько дней после этого у них зашел разговор с китайскими писателями о театре. «Я не понимаю, — заявил шокированный Гильен, — как можно настолько уважать традиции, чтобы сохранять порнографические сцены в пьесах, которые вы показываете народу». Китайцы были крайне удивлены, а Жоржи Амаду задыхался от смеха, и Гильен вдруг понял. «Так это ты!» — сказал он, даже не улыбнувшись. В Вене Амаду посылал Неруде телеграммы: «Самому великому поэту Латинской Америки» — чтобы позлить Гильена. А сам при этом посвятил его в тайну одного письма собственного сочинения, в котором некая поклонница предлагала себя Неруде. За завтраком Неруда прочел им письмо, а потом помрачнел: «Вот глупая! Она забыла дать мне номер своего телефона!» Зелия и Жоржи знали множество историй о множестве самых разных людей.

Зелия посещала курсы «Альянс франсез» и очень хорошо говорила по-французски. Жоржи изъяснялся не так правильно, но довольно свободно, как и большинство бразильцев, с которыми мы встречались.

Амаду жили в двух минутах от нашего отеля в просторной квартире, облицованной плитками, с большим количеством окон и книг. Полки были заставлены предметами народного искусства: из всех уголков мира они привозили вазы, глиняные кувшины, игрушки, коробочки, куклы, статуэтки, изделия из терракоты, керамику, музыкальные инструменты, зеркала, вышивки, украшения. По квартире свободно летала птица нежной окраски. У них были сын и дочь двенадцати и восьми лет. Лицейская газета попросила сына, Жоана, взять интервью у Сартра, Жоан долго отказывался. «Сартр заявил, что ему нечего больше сказать молодежи», — возражал он. У них жила одна французская приятельница, и часто приходил брат Жоржи, журналист. Для нас это был домашний очаг. Почти каждый вечер мы пили там батиду с маракужей, акажу, лимоном или мятой; иногда ужинали у них, а если куда-нибудь шли, то они нас сопровождали. Жоржи устраивал нам встречи, оберегал от назойливых посетителей с упрямым терпением, рассердившим многих; один журналист, которого выпроводили, обвинил его в язвительной статье в том, что он заточил нас. Официальные обеды с университетскими преподавателями, писателями, журналистами проходили на берегу залива. Место было таким красивым и еда такой вкусной, что я почти не скучала.