Сила ведлов

Он попрощался с Таней, остальными своими друзьями, сел в кабину мощного вездехода и поехал вдоль реки. Местность была холмистая, местами поросшая лесом, но глубоких оврагов и очень уж высоких холмов не было, а вдоль берега реки ему вообще почти ничто не мешало ехать, но он старался к ней особенно не приближаться, чтобы не нарваться на мокрый галечник, где сверху сухо, а под мелкими камнями песочная жижа пополам с крупняком. Там запросто все три моста можно было оставить.

Тем не менее ехать быстро не получалось. Приходилось то и дело петлять, объезжая непролазную чащу из двух-трёх сотен громадных сосен, которым почему-то вздумалось расти группами. Однако Митяй не ворчал и за Макиту не хватался, чтобы показать, кто здесь хозяин. Он терпеливо пробирался вперёд, петляя, как заяц, и часа через четыре, проехав сквозь лес, который издалека не казался таким уж страшным, выехал на открытое пространство обычной холмистой лесостепи. По Арамилке ехать было бы просто безумием, — так много в её русле скопилось каменных валунов, один красивее другого. Почти каждый был яшмовым, но среди них попадались и глыбы малахита. Урал, однако, главная сокровищница России-матушки. Митяй уже было обрадовался, но километров через семь перед ним встал стеной такой высоченный и густой лес, преградивший ему путь к Чусовой, до которой, как он чуял нутром, оставалось всего каких-то сорок километров, что он внутренне содрогнулся. Тем не менее он смело поехал вперёд, чтобы застрять в этом лесном лабиринте аж на две с половиной недели. Честно говоря, если бы не буреломы, где ничто не мешало распиливать стволы, то он никогда не проехал бы через этот лес на «Пахоме» и уже раз тридцать пожалел, что не отделился раньше от основной группы, не поплыл искать Каму и не стал подниматься вверх по Чусовой по воде, но делать уже было нечего.

В конце концов, распилив сотни полторы здоровенных поваленных елей и срубив десятка два уже старых трухлявых елей, он выехал на берег реки Чусовой и в сердцах выматерился. Очень уж он оказался узким и местами крутым — фиг проедешь на каком угодно вездеходе. С этой минуты Митяй превратился в наводчика водяной пушки, благо ему пришлось подсоединить всего четыре рукава. Так, безжалостно сжигая топливо, — впрочем, его он взял с собой помимо того, что в баках, аж три тонны, продвигаясь в час по пятьдесят-шестьдесят метров и промывая себе дорогу, — он упорно двигался вперёд ещё восемь дней, с удивлением отмечая, что вокруг нет ни единой живой души. Даже птицы и те покинули эти места. Видать, их распугали говорящие камни Митяя. Наконец, на двадцать шестой день своих мучений под проливным дождём — ему часто приходилось брать в руки кирку, лом и лопату, — уставший, как чёрт, он подъехал к дому своих говорящих камней вплотную, заглушил двигатель, перешёл из кабины в уютный кубрик, принял горячий душ, поужинал и рухнул спать. Ночью ему снова, как и все последние дни, снились огромные изумруды диаметром сантиметров в пятнадцать и длиной чуть ли не в полметра, горящие зелёным огнём, словно поленья в печи, но его это давно уже не пугало.

На следующий день, прекрасно выспавшись, несмотря на чувство смутной тревоги, побрившись и позавтракав, Митяй выбрался наружу и заулыбался. Дождевые тучи прогнал южный ветер, было тепло именно потому, что ветрено, и он первым делом полез на крышу, чтобы установить на автожир, заботливо укутанный прорезиненной парусиной, винт и ротор. Когда всё было готово к полёту, он нажал кнопку «Пуск», раскрутил ротор и взлетел. Полетав полчаса вокруг той горы, к которой его так влекло, Митяй одновременно был готов и плакать и смеяться, и вот почему. Если бы он, подъехав к лесу, повернул налево и проехал всего каких-то семь километров, то попросту обогнул бы его и без малейших хлопот подъехал к своим камням с другой стороны, не оставляя после себя в лесу петляющую тропу и не прокладывая одиннадцать километров дороги по берегу. С гневными словами: «Дураков работа любит!» — Митяй ловко приземлился на крышу «Пахома», принайтовал автожир, вытащил из воды рукава и поехал вперёд, по неглубокой в этом месте, но широкой реке, дно которой покрывала мелкая галька. Через пятнадцать минут он выехал на удобную и просторную площадку перед горой, которую огибала река Чусовая, и широко улыбнулся, говоря себе: «Так не так, перетакивать нечего. Я здесь, а мои говорящие камни там. Пора подойти к ним поближе».

Взяв ледоруб и тяжёленький геологический молоток на длинной ручке, Митяй полез по трещиноватому, что радовало, крутому склону горы. Её северный склон был практически безлесым, поросший изредка жёсткой травой и покрытый по большей части мхами и лишайниками. Гора была сложена из сильно растрескавшихся вулканических пород, преимущество это были гранитоиды, местами испещрённые черноватыми габроидами с большими вкраплениями менее плотных осадочных пород. Основной цвет горы был зеленоватым, с вкраплениями кварцита.