Сила ведлов

Увы, но такие мысли к Митяю приходили почему-то очень часто, и это точно были не его мысли. Ещё тогда, когда Митяй, словно играя в старинную русскую игру «Экскурсовод Иван Сусанин ведёт по маршруту группу польских туристов», торя путь через совершенно непроходимый лес, стараясь не причинять ему вреда и пуская под пилу только уже совсем мёртвые деревья и распиливая стволы поваленных, чтобы продвинуться на каких-то полкилометра-километр вперёд, когда размывал гидропушкой берег, прокладывая дорогу, он относился ко всему как к испытанию, но всё же оказался не готов к таким сумасшедшим выходкам говорящих камней. Вот уж стервы так стервы. Форменные, отпетые, совершенно ни о чём не думающие, стихийные, можно сказать, и совершенно безбашенные, но при этом ещё и жутко могущественные, обладающие колоссальной энергией. Но безмозглые дуры так никакого существенного вреда, кроме синяков и ссадин, ну и ещё нервотрепки, причинить ни ему, ни тем более «Пахому» так и не смогли. А может быть, наоборот, эти стервы были очень умны и понимали: если Митяй пройдёт это испытание Матери-Земли, то тогда обязательно исполнит все свои обещания и народы каменного века создадут на её прекрасном теле такую цивилизацию, что та придёт в неописуемый восторг от неё. Вообще-то только мысли об этом и заставляли Митяя терпеть все их издевательства, и если не считать того, что он уже сорвал себе горло, матерясь, то всё шло путём.

Ровно в двенадцать часов в ночь с двадцатого на двадцать первое октября говорящие камни перестали беситься, и Митяй, затопив печку, лёг и спокойно уснул. Утром он сходил к реке, пропилил Макитой прорубь, натаскал в машину воды, согрел её, искупался под горячим душем, а потом ещё и постирался, после чего переоделся во всё чистое, прибрался в будке, занёс в кунг ножи, вилки и прочую посуду, а также мелкий инструмент, приготовил себе сытный завтрак, напёк толстых оладий вместо лепёшек, позавтракал, убрал со стола и только после этого надел на себя сбрую с говорящими камнями, которую, для надёжности, ещё и привязывал к телу прочными ремнями. Лариска и Зинка тут же принялись согревать его своим пульсирующим, мягким и обволакивающим теплом, да ещё и нежно мурлыкать при этом. Вот же стервы. Спрашивается, чего было выёживаться? Митяй надел меховую куртку, пошитую из шкуры махайрода, такую же шапку, вышел из машины и принялся готовиться в обратный путь. Его говорящие камни заёрзали и принялись издавать жалобные, протяжные звуки. Он не выдержал и воскликнул:

— Да ладно вам, разнылись! Потерпите немного!

Однако так и не начав ничего делать, он быстро вернулся в машину, сбросил куртку, подсел к столу, снял с левой руки и отложил в сторону часы с браслетом из нержавейки, закатал рукава тёплой замшевой рубахи, достал оба изумруда и положил их к себе на широкие, мозолистые ладони настоящего русского работяги. Чтобы поместиться полностью, они даже легли на его предплечья. Своими крепкими руками Митяй мог не только ковать сталь и тесать камень, строгать дерево и штукатурить стены, он умел ими ещё и нежно ласкать женщину и ребёнка, а при необходимости его руки не дрогнули бы, случись ему свернуть шею лютому врагу. Прошло несколько секунд, и оба изумруда нежным золотисто-зелёным светом осветили будку с двумя большими окошками и сделав её интерьер совершенно фантастическим, в смысле прекрасным, таинственным и чуть ли не волшебным. Раздался мелодичный перезвон, и от обоих говорящих камней стали отваливаться пластинки. Обхватив их концы пальцами, Митяй стряхнул сероватые, потускневшие пластинки на стол и, наконец, принялся рассматривать, во что же превратились его говорящие камни Лариска и Зинуля-зеленуля.