В 1841 году граф Самойлов умер, детей у него не было, и с ним угас род Самойловых. Графиня фон Пален надолго пережила его и еще дважды была замужем. Через три месяца после смерти мужа она вышла за итальянского певца Пери. В третьем же браке была за графом Карлом де Морнэ.
«Сандунов!.. Это был человек-практик, — вспоминал Федор Лукич Морошкин о профессоре Николае Николаевиче Сандунове, — все видел и знал! От него никуда не спрячешься. Бывало, вызовет да спросит, так у всякого поджилки трясутся. Попробуй не знать у него или отвечать не дело, так он тебя в бараний рог свернет, с грязью смешает! Вот какой был человек! Голосище здоровенный, говорит — так окна дрожат… ну, просто Юпитер-громовержец… Сандунов — это просто было урожденное превосходительство!»
Николай Николаевич Сандунов, брат известного актера Силы Сандунова, происходил из благородной грузинской фамилии. Окончив курс в Московском университете, он сначала преподавал в гимназии, а затем вновь пришел в университет уже в качестве профессора и возглавил кафедру гражданского и уголовного судопроизводства. «Московский университет взял этого профессора из сената, — вспоминал Дмитрий Николаевич Свербеев, — где он был обер-секретарем и откуда старались выжить его, как доку и знатока и в то же время человека неподкупного никакими взятками, независимого характера и не слишком уклончивого перед начальством… Сам профессор не имел никакого научного образования и, вероятно, вследствие крайнего незнания науки права, вообще отвергал самую науку и при всяком удобном случае выражал к ней свое презрение. Он был человек необыкновенной остроты ума, резкий, энергичный, не подчиняющийся никаким приличиям (впрочем, до известной черты осторожного благоразумия), бесцеремонный и иногда бранчливый со студентами, которые, однако, все его любили и уважали».
Конечно, дело не в презрении к науке. Сандунов не терпел «фантасмагории и всякого пустолюбия», «широковещательных теорий», «мечтательности» и прочих абстрактных вещей. Для него важна была практика. Свою аудиторию Сандунов обратил в судебное присутственное место, распределив между слушателями должности, начиная с писца до губернаторов и обер-секретарей, а сам был председателем. Занятия состояли в разборе и решении дел, подготовленных заранее слушателями-канцеляристами. При этом он учил не одному делопроизводству, но основным началам правосудия. Не ограничиваясь проповедью этих начал в аудитории, Сандунов открыл двери своей квартиры для всех ищущих справедливого суда и стал «оракулом Москвы», помогая советом и разъяснениями.
Он безусловно был артистической натурой, и в самом характере преподавания его видна страсть к театру. И он действительно писал и переводил для театра. Ему принадлежат слезная комедия «Солдатская школа», трагедия «Игрок» и другие пьесы. При жизни Сандунова его оригинальные произведения были менее известны, чем переводы. В частности, он перевел «Разбойников» и «Коварство и любовь» Шиллера, что нисколько не мешало Сандунову на литературное творчество смотреть свысока, в особенности на поэзию. «Ты здесь не годишься, — говорил он велеречивым студентам, — шел бы ты, батенька, в стихотворцы».
Юноша с «благородными стремлениями и полудетскими мечтаниями… это была натура Владимира Ленского, натура Веневитинова», — таким представлялся Герцену один из друзей его юности — поэт Николай Михайлович Сатин.
Потомок древней дворянской фамилии, Сатин от природы был болезненным человеком. Он рано лишился отца и рос под надзором матери, неусыпно заботившейся о здоровье и воспитании сына. В 1828 году, четырнадцати лет, он поступил в Благородный пансион при Московском университете, где в это же время учился Лермонтов, а преподавателем литературы был Раич; в 1832 году Сатин был принят в Московский университет. Здесь судьба свела его с Огаревым и Герценом. В числе других он был арестован по делу о «пении возмутительных песен», в котором главным преступником объявили поэта Соколовского, и после долгого судебного разбирательства комиссия приговорила Сатина к высылке в Симбирск. Его поэтический и нравственный облик к тому времени окончательно сформировался, и для современников образ Сатина и его поэзии был неотделим от романтической традиции.
Молодой человек «с длинными волосами а ля Шиллер и прихрамывающий а ля Байрон, — писал о нем Герцен, — Риттер (т. е. рыцарь, или Риттер аус Тамбов — рыцарь из Тамбова, как прозвали друзья Сатина. —