К этой воодушевляющей и, позволим себе заметить, откровенно призывающей к насилию речи Урбан добавил еще один аргумент. Он объявил, что все, кто отправится в объявленный им истребительный поход и погибнет в пути, получат в награду полное отпущение грехов. Им простятся все земные прегрешения, и они беспрепятственно вознесутся на небеса. В эпоху, когда искупление грехов представляло для жителей Запада вполне серьезную моральную и финансовую проблему, предложение звучало весьма заманчиво. Урбан разработал новую устойчивую систему духовных взаиморасчетов. Тот, кто решил покинуть свой дом и идти за тысячи миль убивать других людей, получит награду на небесах. Предложение было воспринято на ура. Такую же реакцию вызвал план папы отправить западные армии из Византии на Святую землю. Летописец Роберт Монах, также оставивший отчет о судьбоносной проповеди Урбана II, сообщал[527]
: когда папа заговорил о необходимости освободить Иерусалим – «царственный город в центре мира, что тоскует и молит о свободе», – его слушатели, запрокинув головы к небу, разразились криками:Подобно современному политику на предвыборном митинге, Урбан придумал зажигательную крылатую фразу, своеобразный пароль и отзыв, который вдохновлял его сторонников еще долго после его кончины. Папа придал происходящему изящный оттенок театральности. В разгар собрания в Клермоне преданные сторонники папы во главе с епископом Адемаром бросились на колени, умоляя позволить им присоединиться к славному походу. Урбан приказал всем, кто желает участвовать в этом предприятии, нашить на плечо или на грудь знак креста, а затем идти и повсюду распространять весть о походе и готовиться к отъезду. Хотя термин «крестовый поход» еще не был придуман, Урбан создал первых крестоносцев[529]
. Так возник феномен, сначала известный как «великое волнение», а затем как Первый крестовый поход.Первый Крестовый поход
Первыми ощутили на себе гнев крестоносцев Урбана II не турки у ворот Константинополя, не сельджуки в Сирии и не Фатимиды в Иерусалиме. Это были простые евреи – мужчины, женщины и дети в городах Рейнской области. Поздней весной 1096 г. они пали жертвой кровожадной христианской толпы, доведенной до исступления проповедниками, которые обещали им короткий путь на небеса. В Вормсе, Майнце, Шпейере и Кельне бродячие банды рыскали по улицам, поджигали синагоги, избивали и убивали еврейские семьи, принуждали евреев обратиться в христианство или совершить самоубийство. Рассказы о зверствах того времени служат горьким напоминанием о долгой и тяжелой истории европейского антисемитизма, достигшего апогея в ХХ в. В 1096 г. евреев таскали по улицам, накинув на шею петлю, толпами загоняли в дома и сжигали, обезглавливали на улицах на глазах у ликующей толпы[530]
. «Лишь немногие иудеи спаслись в той жестокой резне», – писал хронист Альберт Аахенский. Затем «взбудораженная толпа мужчин и женщин [т. е. крестоносцев] продолжила свой путь к Иерусалиму»[531].Совсем не так представлял себе развитие событий Урбан II. По его мысли, в первый Крестовый поход в Святую землю должны отправиться могущественные и знатные люди, за которыми последуют крупные, хорошо организованные армии. Однако первая волна крестоносцев, устремившихся из Европы на Восток, состояла из плохо обученных и едва поддающихся контролю фанатиков, подстрекаемых демагогией стихийных вождей, в числе которых были побитый жизнью, но популярный аскет Петр Пустынник и богатый, но пользующийся дурной славой немецкий граф Эмих из Флонхейма. Участники Народного (Крестьянского) крестового похода, как позже стали называть этот непрофессиональный авангард, летом 1096 г. двинулись на Восток через Европу, проследовали по Дунаю через Венгрию на Балканы и в начале августа явились к воротам Константинополя. Император Алексей Комнин им не обрадовался. Во-первых, по дороге они устраивали в византийских городах беспорядки и стычки, во-вторых, отсутствие военного опыта и дисциплины делало их совершенно бесполезными для выполнения текущей задачи – вряд ли стоило рассчитывать, что они смогут изгнать из Малой Азии турецкие армии под командованием самопровозглашенного «султана Рума»[532]
Кылыч-Арслана I.