Симонов и война

А когда из госпиталя меня отправили, ребята мне дали две простыни. Но оттуда сейчас же сообщили, что генерал-лейтенант Лукин увез две простыни. Я прихожу с прогулки, и у меня их отобрали. Но у меня была третья простынь. Где-то я раньше эту простынь прикарманил. Смотрю, все наши генералы двумя пальцами сморкаются. Я говорю: «Что же, платков что ли нет у вас?» — «Нету платков». (Это я вам для характеристики говорю только.) Я говорю: «Вот простынь, — и даю ее старшему генералу, — разрежьте на платки эту простынь». Они преспокойно разорвали, разрезали на платки и поделили платки. А потом смотрю — у них у всех простыни есть, у сволочей. А я последнюю простынь им отдал.

К. М. У них были простыни в запасе?

М. Ф. У них и платки были, просто по привычке они пальцами сморкались.

Привез я продуктов всяких, мне французы надавали. Сначала у меня отобрали, отдали Мальцеву — этим изменникам родины, группе его. Я запротестовал, к коменданту пошел жаловаться. Часть они сожрать успели, а часть у них отняли и вернули мне. Я все распределил.

К. М. А этот Мальцев отдельно, что ли, сидел?

М. Ф. В другой комнате. С нашими же. Мы, генералы, отдельно сидели, а в той — ниже майора никого не было.

К. М. А Мальцев подполковник был?

М. Ф. Кажется, майор он был. Но это явная антисоветская сволочь, его сюда поместили. Почему — не знаю. Видимо, для информации, что ли, или для разложения. Группка такая. А остальные — эти майоры, подполковники и полковники — это те, которые отказались на немцев работать на заводах, на фабриках, где бы то ни было. Видимо, к ним эту сволочь и подослали.

Разделил я продукты. Ну, досталось там каждому понемножку, но хоть попробовали, для ощущения. Ничего же там не было.

К. М. Сколько там генералов было,?

М. Ф.

Человек двадцать нас было. Больше двадцати генералов и два комбрига.

К. М. Одна комната?

М. Ф. Одна большая комната.

К. М. И только советские в этом лагере были?

М. Ф. Только наши. А там, где моряки, там были и евреи какие-то, чехи были и еще какие-то были. Тоже все это отдельно, в другой части, мы с ними не соприкасались.

Вдруг разносится слух, что образован комитет власовский. Я забыл это сказать раньше. Как-то непродуманно у меня получается. Можно вернуться назад?

К. М. Конечно.

М. Ф. В том лагере, где были курсы, ко мне приезжал генерал, который приезжал за мной и в люккенвальдский госпиталь. Он тут работал на курсах. И приезжал Малышкин. Приезжала и еще одна сволочь, который работал в генеральном штабе по нашим укрепленным районам. Вот этого генерала, который работал по УРам, я и спрашиваю: «Что же ты там делаешь у них, какую работу проводишь?»

К. М. А он уже в немецкой форме или нет?

М. Ф. Не было еще у него формы, но он уже должен был форму получить. Комитета, как такового, еще не было, не создан был. «Да вот, говорит, листовки пишу, потому что немцы, сам знаешь, какие неудачные пишут листовки». Знаете, какие нескладные они писали листовки? Я говорю: «А ты что же, подправляешь им это дело?» Он говорит: «Подправляю. А что делать? Попал я в эту грязную историю». Я говорю: «А кто же тебе велит дальше-то продолжать?» — «Что же теперь делать, когда я уже влип». Я говорю: «Надо бежать». — «А как бежать? Одних-то нас не пускают. Куда же я убегу-то?» — «Застрелись тогда». — «Оружия-то не дают». Я говорю: «Эх вы! Как же так? Работаете на немцев, против своих работаете, а вам даже оружия не дают». — «Мало этого, мы, — говорит, — получаем солдатский паек: три сигареты в день». В тылу-то только три сигареты давали солдатам. И Малышкин ко мне приезжал.

К. М. Что он представлял из себя? Он начальником штаба был у вас?

М. Ф.

Начальник штаба. Грамотный. Несколько медлительный в работе, но очень грамотный.

Я ему говорю: «Ну чего ты-то в это дело полез?» Он говорит: «Михаил Федорович, черт его знает! Ведь я бы не сказал, что я против советской власти. Я бы не сказал, что она мне так уж ненавистна. Мне только обидно было, что меня посадили, что я сидел». — «Тебя же выпустили все же, а ведь другие и до сих пор не выпущены». Он мне говорит: «Ведь генерала-то мне не дали, когда всем давали». — «А я тебя, — говорю, — представил. Может быть, ты уже генерал».

К. М. А он кем был по должности?

М. Ф. Начальник штаба армии.

К. М. Вашей?

М. Ф. Ну да. У Конева был, а от Конева перешел ко мне.

К. М. А он попал в плен во время этого Вяземского…

М. Ф. Он со мною вместе. Только не там, где я.