Весьма сложное в доктринальном отношении творчество Рене Генона и, шире, новое понимание слова «эзотеризм», сложившееся на основе его работ, стоит сегодня в центре широких дебатов. Продолжаются углубленные дискуссии как в плане историческом, так и в планах феноменологии и герменевтики[43]
. Сегодняшний читатель, обратившись к внушительной библиографии работ Рене Генона, сразу заметит, что она содержит, с одной стороны, произведения, написанные автором при жизни — зачастую построенные на переработанных статьях, объединенных вокруг центральной темы — и, с другой стороны, определенное число посмертных изданий, где собраны многочисленные статьи, которые Генон публиковал в журналах. Некоторые из этих статей появились в популярных журналах, как La Revue hebdomadaire, La Revue bleue, Le Monde nouveau, с которыми Генон сотрудничал эпизодически; речь идет почти исключительно о первых набросках глав книгЕще при жизни Рене Генона его труды нашли немалое число сторонников и последователей. Во внушительном исследовании Ксавье Аккара[44]
, посвященном влиянию трудов Генона в период 1920–1970 гг. во Франции и за ее пределами, мыслитель предстает как «один из самых влиятельных интеллектуалов 20 века». Вся или почти вся читающая публика фигурирует в его труде, подобном светской хронике французской словесности в течение доброй половины столетия. Ибо кто не затрагивал хотя бы вскользь трудов Генона в период между двумя войнами? На кого не произвели впечатления аргументы «Кризиса современного мира» (1927) об удалении Запада от Традиции и об обращении к Востоку как средству исцеления? Кто не отозвался о нем хотя бы парой слов? Парадоксально, но труды мэтра, адресованные «избранному меньшинству», имели весьма широкое влияние. Генон в этой книге, говорится в предисловии, «предстает как замечательная фигура, всегда и всюду присутствующая» как неотъемлемый элемент интеллектуальной истории XX века.Спустя полвека, в наше время, его наследие приобрело гораздо более широкую известность и вместе с тем воспринимается как менее бесспорное: на него распространяют западную традицию «критического» подхода. Парадокс состоит в том, что критике подвергают вещи, которые не потрудились понять во всей их глубине и высоте. Образно говоря, мыслитель воздвиг здание, увенчанное куполом чистой метафизики, но последняя, как слишком обязывающая, в современной среде слишком трудна для восприятия, и ее хотели бы отделить от остального здания (попутно обрушив последнее). Сама категоричность суждений мэтра воспринимается с известной долей скептицизма. Западная мысль, плодящая множество гипотез, апеллирующих к индивидуальному авторитету, по определению обнаруживает неспособность к синтезу. Именно эту ситуацию обрисовал сам Генон в начале XX века: «…западная наука вся на поверхности; распыляясь на неограниченное множество фрагментарных знаний, теряясь в бесчисленном множестве фактов и подробностей, она не узнает ничего об истинной природе вещей… Если и случаются порой попытки объединения этого в высшей мере аналитического знания, они искусственны и опираются лишь на более или менее дерзкие гипотезы, которые потому и рушатся одна за другой… В конечном счете западная идея, согласно которой синтез есть итог и завершение анализа, — радикально ложная; истина состоит в том, что через посредство анализа невозможно прийти к синтезу, достойному этого имени, поскольку это вещи не одного порядка; в природе анализа — бесконечно продолжаться, если область его применения позволяет такое расширение, не продвигаясь при этом к обретению целостной точки зрения в данной области…»[45]