Символика креста (сборник)

Из отдельных ситуаций постепенно складывается картина «оккультной войны», в которой Генону довелось принять участие. Весьма рано ему пришлось обнаружить на собственном опыте такие вещи, как тайна, заговор, контринициация, «блуждающие влияния», «психические осадки», что повлияло на его последующее творчество. Генон неоднократно ссылается на авторитет «Высших Неизвестных». Но он нигде не высказывается ни о происхождении их миссии, ни о легитимности их действий, ни о целях. Стремление скрывать свои собственные источники приводит к тому, что читатель вынужден «принимать на веру все, что ему предъявлено, как если бы речь шла о папских решениях ex cathedra. С тем отличием, что самый высший духовный авторитет католической церкви весьма редко прибегает к этой привилегии, тогда как претензия Генона, умноженная немалым числом его неустанных почитателей, по-видимому, апеллирует к непогрешимости чуть ли не все время»[51].

Учение Генона в области доктрины и языка символов не вызывает сомнений у авторов. Но слепое доверие к творчеству не означает, что его нельзя оспаривать в некоторых частях. Значительное число почитателей, убежденных, что мэтр всегда прав, воспринимающих любую критику как «оскорбление величества», скорее, вредят великому метафизику. Называя их ментальность «партийной» и даже «сектантской», издатели сборника усматривают в этом и элемент заинтересованности в том, чтобы некоторые вещи оставались в тени. Отсюда правомерное стремление отделить «вполне поддающиеся проверке утверждения» от «откровений нечеловеческого происхождения, не подверженных модификации».

Действительно, тон многих его рецензий и статей несет отчетливый отпечаток публицистической полемики с многочисленными оккультными и теософическими группировками 20-30-х годов различных направлений. «Перед метафизиком Рене Геноном, — пишет П. Фейдель, — стояла не только задача заново определить весь словарь, искаженный современной психологией и философией и представить истинно традиционные сведения в рамках исключительно строгой терминологии», или же, по его словам, «вернуть первоначальный смысл» тем словам языка Запада, «которые прежде всего принадлежат традиционной терминологии»; ему также надлежало стереть до основания заблуждения нарождающегося неоспиритуализма, то есть того течения, что в эпоху, когда он писал, начало замещать собой материализм путем простого переноса этого последнего из телесной области в область тонких влияний[52]

.

В резкой критике современной западной цивилизации Генон не одинок, но в отличие от у Шпенглера, Шелера, Хайдеггера и других гораздо более последователен, поскольку говорит с позиций четкого позитива — Изначальной Традиции. Однако последняя предполагает столь отдаленную историческую, точнее внеисторическую, перспективу, что современному сознанию, требующему доказательств и неспособному выйти за рамки нынешних условий места и времени, она представляется непостижимой или утопической.

Символика креста

Почтенной памяти

ШЕЙХА АБДЕР-РАХМАН ЭЛИШ АЛ-КЕБИР

ал-алим ал-малки ал-магриби,

которому мы обязаны первой идеей этой книги.

Мекр Ал-Кахира, 1329–1349 Хиджры.

Предисловие

В начале книги «Человек и его становление согласно Веданте» мы сказали, что она стала первой в серии исследований, где мы намеревались либо непосредственно изложить отдельные аспекты метафизических доктрин Востока, либо адаптировать их тем способом, который представлялся нам наиболее вразумительным и полезным, но всегда при этом оставаясь верным их духу. Данная работа продолжает эту серию исследований, которую пришлось прервать ради других, более злободневных трудов, где мы еще более погрузились в область возможных приложений этих учений; впрочем, даже и тогда мы ни на миг не теряли из виду метафизические Первопринципы (Principes), представляющие собой единственное основание всякого истинного традиционного учения.

В книге «Человек и его становление согласно Веданте» мы показали, как человеческое существо рассматривается в традиционной доктрине чисто метафизического порядка; по возможности мы строго ограничивались при этом детальным изложением и точной интерпретацией самого учения и делали отступления лишь для того, чтобы при случае отметить совпадения этой доктрины с другими традиционными формами. В самом деле, мы никогда не намеревались замкнуться исключительно в одной определенной форме, что было бы, впрочем, весьма затруднительно, коль скоро уже осознано сущностное единство, скрытое за разнообразием более или менее внешних форм, выступающих как различные облачения одной и той же истины. Хотя в целом, по причинам, изложенным нами в другом месте,¹ мы сосредоточили внимание на индийских учениях, это нисколько не помешает нам обращаться при необходимости к способам выражения, присущим другим традициям. Разумеется, речь идет об истинных традициях — таких, которые мы можем назвать регулярными или ортодоксальными, употребляя эти слова в значении, определенном нами ранее.²