Синдикат

— Отчего же нет! — сказала Марина приветливо. — Пойдемте вместе.

Когда мы появились на кухне, нас окружили человек восемь армян, таких же носатых, зубастых и черноволосых, как наш Александр Сергеевич. В распахнутых белых халатах на груди у них точно также курчавились волосы. Они ахали, цокали, почтительно трогали Пушкина, тот гладил их в ответ большой тряпичной рукой, а одну официантку даже взял за задницу.

— Это Пушкин?! — спросил восторженно шеф-повар, — А вы кито — Натали?

— Да что вы, — сказала Марина скромно, — я — Арина Родионовна.

Тут набежало еще ресторанной обслуги.

— Это Пушкин, — объяснял новым зрителям один из поваров, — со своей няней…

…На сей раз я проводила Марину к метро и, когда поднялась наверх, — в темноте все грохотало, блистало, ухало… Вдруг разом рухнуло небо, оглушило, захлестало ливнем… В светлом платье, без зонта, я промокла сразу же и вся, сбежала вниз, в подземный переход на «Пушкинской» и стояла там, в мокрых босоножках, среди обжимающихся парочек, пережидающих дождь, неподалеку от группы музыкантов… Минут через двадцать гроза кончилась… А я все медлила, не в силах достать мобильник и вызвать Славу… Медлила, вспоминая все свои прошлые дожди, и мокрые белые платья, и кроны деревьев, и подземные переходы и подъезды России, в которых кого-то ждала, с кем-то пряталась, с кем-то целовалась…

…Войдя в свой подъезд и удивившись тишине и действующей лампочке, я нажала на кнопку лифта. Через минуту он спустился, двери разъехались. Я вскрикнула и отпрянула. Всю тесную кабину занимала местная гигантская собака Альфа, черный мул со звездой во лбу. И несколько мгновений обе мы, молча и тяжело дыша, не двигаясь, смотрели друг на друга. Потом двери лифта сошлись, я бросилась к лестнице и за три секунды взлетела на третий этаж.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

— А у нас прибавление, — сообщил мне Яша, ухмыляясь, — причем, солидное прибавление: в Индии, в провинции Гудрон обнаружено племя — 17 с половиной миллионов… Павлик надыбал, в журнале «Нешенал джиографик»…

— Ты с ума сошел, — испугалась я, — нам уже скоро уезжать, слава Богу. Пусть этим племенем занимаются наши сменщики…

— Да ты только вдумайся! Они самые настоящие евреи, хотя, конечно, индийцы: исповедуют классический ортодоксальный иудаизм, молятся в синагогах, и прочее. Субсидируют их Ревнители Закона. Когда-то, годах в пятидесятых, там заблудился какой-то американский хиппи-ревнитель

— пьяный или обкуренный марихуаной… обратил их сдуру или по вдохновению, и сейчас есть уникальная возможность пополнить запасы свежатины. Ребята рослые, — продолжал с энтузиазмом Яша, — красивые, широкоплечие. Кстати, местные интеллектуалы… Поехали?

— Ты совсем сдурел? — поинтересовалась я. — Это не наше направление.

— Ну и что? Поедем как бы в отпуск, разведаем. Потом напишем раппорт в департамент Коленного Вала: так мол и так… Нашлось потерянное колено Менаше… А?

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Ночью у Яши зазвонил телефон. Уверенный, что это Павлик с очередной благой вестью о какой-нибудь группе евреев, затерянных в лесах, морях, равнинах, пустынях, Яша чертыхнулся и снял трубку. Это был Петюня.

— Яаков, — спросил он тревожно бормочущим голосом. — У тебя как с английским?

— Нормально, — сказал Яаков, — не жалуюсь.

Это было в духе Петюни: интересоваться знанием языка коллеги на третьем году совместной работы, отслужив, по крайней мере, раз пятьдесят обедни по американцам, на которых Яша всегда переводил всех туда и обратно, как пионер — старушек через дорогу.

— В следующую пятницу приезжает коллегия из Верховной комиссии жертвователей. Клавдий поручил все это мне. Умоляю тебя помочь! Нужно будет переводить кое-что.

— Ну, о чем ты говоришь! — сказал великодушный Яша. — Конечно, помогу.

— Ты не забудешь? — умоляющим тоном повторил Петюня. Вообще, такая озабоченность ситуацией была для него нетипична. Разве что, подумал Яша, комиссия приезжает специально затем, чтобы пощупать связку его апостольских ключей от рая… — Не забудешь?

— Ну, что ты!

— В пятницу, в следующую?..

— Не волнуйся.

В течение всей следующей недели Петюня звонил по два раза на дню, доводя Яшу до исступления. Накануне знаменательной пятницы позвонил вечером, страшно волнуясь.

— Ты помнишь? Завтра!

— Да помню, помню!

— К десяти!

— Хорошо.

— Нет, к девяти будет лучше! Будь к девяти, а?

— Ладно, спи спокойно…

Но в 12 ночи раздался новый звонок.

— Знаешь… — сказал тревожно бормочущий голос невменяемого Петюни. — Будь лучше без пятнадцати девять. Ладно?

— Ну, хорошо… Дай же мне поспать хоть часа три!

— Бай, — тот повесил трубку.

На следующее утро невыспавшийся, злой, но обязательный Яша взял такси и приехал в Синдикат.