. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
В аэропорту меня встречал Слава.
— Как дела, Слава? Синдикат на месте?
— Да что ему сделается… Он вечный… — подхватил сумку, повел меня к выходу, приговаривая:
— Вчера опять какая-то группа ваших военных в штатском приезжала. Говорят, генералы, важные чины… А я смотрю, Ильинишна… какие-то они у вас там простые ребята: рубашки расстегнуты, галстуков в помине нет, смеются, как дети… Всему удивляются и все им до фиолетовой звезды… Ну, чисто, как говорит Рогов, клоуны. Опять кто-то из них в гостинице пачпорт оставил, гоняли нас дважды в аэропорт… У меня вот у самого кавардак в доме: супружница законная лежит с приступом остеохондроза: скукожилась, зацементировалась, засалилась. Ну, рекомендовали ей тут одного командировочного экстрасенса. Пришел он, уложил ее на пол, стал над нею эдак руками помавать… Я обошел кругом, смотрю — ее перекосило всю: сейчас либо помрет, либо враз излечится. Оказывается, прямо перед ее лицом этот факир своими штиблетами перебирает. А носочки у него позапрошлогодние, видать… Приезжий человек, у шурина остановился, а у того — то ли воду отключили, то ли очередь в ванну из жильцов всей квартиры…
— …есть еще один факир, Кикабидзе…
— Певец?
— Нет, другой… Говорят, помогает…
Я села в машину и под говорок Славы, под куплеты «Русского радио».
Тут же уснула, просыпаясь на светофорах и ловя сквозь сон какие-то обрывочные его фразы, перемешанные с передачей «Святого распятия», прерываемого музыкальной программой «Русского радио».
— …как только выпадут дня два свободных, я шасть — в деревню… колодец там чи-истый, глубо-окий, — душевные места. Туристы, вот, суки: где присел, там и нагадил… Ты ж видишь, гад, что это колодец, место святое, что ж ты бейсболкой воду черпаешь, всякий там свой ботинок полощешь! Ты ж не харкай веером, подлюга!
— …тут, главное, не зарываться… Они, менты, лихоимцы, ночью на грабеж выходят… Там у них фуражки летят будь здоров… Там они их моют постоянно… Опять же какой-то биддинг вперли…
—
— …одного только за всю жизнь помню… «давай, говорит, в сберкассу…» Сейчас, думаю, я тебе тут в сберкассу огородами побегу… Сую ему полтинник, говорю — «все, друг, давай на этом помиримся…» А он: «никогда ни у кого не брал и брать не собираюсь…» Ну и заставил меня в сберкассу бежать. Этот случай я единственный помню. Вот он мне в память врезался медально…
— …ну и расстался я с некоторой толикой денег, да тут уже ни хрена не попляшешь. Если б я еще аскетом был, вина и женщин бы чурался… а так, думаю…
…Вдруг Слава заговорил на иврите быстро и гладко. Но как-то неразборчиво. Смотри-ка, подумала я сквозь дрему, вот что значит — опыт работы в Синдикате, помноженный на природные способности.
— …Ильинишна!
Я открыла глаза. Темно, в окне машины — тусклая лампочка под козырьком подъезда. Слава сострадательно заглядывает мне в лицо.
— Пошли, отконвоирую вас до хаты.
— Не надо, Слава, я сама.
— Там у вас темно, вроде…
— Зато пожара нет…
…В подъезде кто-то вывернул или разбил лампочку. Я достала свой лазерный фонарик-крошку (десять лет гарантии) и, высвечивая перед собою красный кружочек на полу, стала осторожно подниматься по шести ступеням, на первую площадку; повернув к лифту, наткнулась на кого-то тяжело сопящего, громко рыгнувшего от столкновения. И — выронила фонарик.
— Что?! Вам кого?!
Кто-то большой, распространяющий тяжелый запах, молчал и перетаптывался…
— П-позвольте… — проговорила я прыгающими губами… — Позвольте… пройти…
Тут приоткрылась дверь соседней квартиры, и женский голос сердито позвал из щели электрического света:
— Альфа! Альфа, сволочь поханная, — домой!
…В лифте я прислонилась к стене и медленно съехала на свою сумку…
— …А у нас тут новое развлечение, — сказал Борис, когда я вышла из ванной…
После его слов зазвонил телефон. Три часа ночи! Я инстинктивно рванулась — к трубке, но муж удержал меня.
— Не бери! Это он.
— Да кто — он?!
— Какой-то общительный псих. Звонит без продыху весь вечер и вот уже полночи. Не подходи, когда-нибудь ему надоест.