Sindroma unicuma. Finalizi

И что выяснится в итоге? Получится, папенька плохо воспитывал дочку. Старался, ремнем лупил, впроголодь держал, строжился, а дочурка-то притворялась, изображала из себя паиньку, а на самом деле оторвяжница. И тогда премьер рассвирепеет, и за обман и лицемерие ввергнет отца в такую опалу, какой свет не видывал, а моя мечта о побережье сгорит синим пламенем.

— Он сам виноват! Зачем велел, чтобы я перебивалась, как смогу? — выплеснула обиду. — Вот и выжила, как сумела! Пусть пожинает плоды! Скажу ему, что содержишь меня.

— Я польщен, — ответил сухо Мэл, — но боюсь, выяснение отношений будет сейчас как мертвому припарка. Внутри семьи как-нибудь разберемся, но на виду у людей необходимо, чтобы комар носа не подточил.

— Неужели нельзя обойтись по-другому? — простонала в отчаянии, пропустив мимо ушей фразу "внутри семьи разберемся". — Разве обязательства недостаточно?

— Кто о нем знает? Ты да я, потому что других свидетелей не было. А пусть бы и были, рты всем не закроешь, так что скандал на подходе. А Рубля бдит за приличиями, и знаешь, почему? Потому что это политика. В стране недопустима социальная напряженность. Простой народ должен верить, что перед законом едины все — и бедные, и богатые. И что деньги зарабатываются трудом, а не хапаньем и воровством. Представь, получил человек свои пять висов, пришел домой, а по телеку пьяные морды обливаются шампанским, хвастают цацками и спорят, у кого яхта дороже.

— По-моему, на приеме так и было.

— Ты преувеличиваешь. Конечно, богатые и популярные никуда не денутся, но они ведут себя на публике прилично и покрывают свои меха и яхты благотворительностью. Сунут подачку какому-нибудь питомнику животных или дому инвалидов, а потом весь год рассказывают журналистам. А для пьяных танцев и душа из шампанского есть закрытые заведения и мероприятия, например, тот же "Вулкано". Ладно, я отвлекся. Можешь упираться хоть до утра, но кольцо придется принять.

Неправильно получается. С ног на голову. Чем сильнее отпинываюсь, тем крепче липнет. Почему нельзя жить проще, без обязательств и намерений?

Мэл вытянул меня из кресла, сел сам и посадил к себе на колени.

— Тебе не нравится, что не будет гостей и банкета? К нему начинают готовиться как минимум за полгода.

— Ой, нет! Какой банкет? — всплеснула рукой. Я в себя не могу прийти, а Мэл вообразил, что мне подавай размах.

— Может, предложил неправильно? И цветы не купил… Но шампанское мы обязательно выпьем.

— Мэл, а что скажут твои родители?

— Отец уже сказал через Тиссу. Теперь наш ход.

— Он возненавидит меня! Ты вручишь фамилию мне! Слепой! И у меня мать на побережье!

— Понимаю, Тисса тебя застращала. В конце концов, поносишь колечко и снимешь, когда надоест, — сказал небрежно Мэл.

Я решила, что он уязвлен отказом. Не каждый день столичные принцы уговаривают девушек принять предложение, а те ломаются, даром что не представляют собой ничего путевого.

— Мэл! Егор! Мне очень лестно…

— Что-то непохоже, — хмыкнул он, поглядывая на меня.

— Значит, когда страсти улягутся, я смогу вернуть кольцо обратно?

— Когда-нибудь ты снимешь его, — заверил Мэл с серьезным видом.

Я потрогала узкий желтый ободок, ощутив подушечкой пальца гладкий теплый металл. Выглядит просто и без изысков.

— Значит, это твое? А мне казалось, ты обменялся с какой-то девушкой.

— Оно фамильное, но принадлежит мне. Если ты примешь его, ни у кого не останется сомнений, и никто не посмеет оскорбить тебя.

Я прилегла к Мэлу на грудь и провела рукой по заросшей щеке.

— Нравится? — спросил он.

— Очень.

— Заметил, — ухмыльнулся Мэл. — Но учти, перед сном побреюсь. Не привык. Мешается. Ну, так как?

— У нас всё очень быстро получается, не находишь? Стремительно. Может, мы ошибаемся? Вдруг это страсть, которая завянет через неделю?

— Есть такое. Стремительно, но мне нравится. Адреналинит. А насчет ошибок и страстей… В детстве у меня была мечта — радиоуправляемая гоночная машина. Знала бы ты, как я бредил ею: изучил все марки и модели, собирал наклейки, рисовал в альбомах, которые оставлял ненароком на видном месте, чтобы родители сообразили. Сейчас понимаю, что они посмеивались над наивными попытками, но, тем не менее, на день рождения получил то, о чем мечтал. Мне казалось, я умру от счастья. Но представь, через неделю игрушка осточертела. Я изучил ее возможности вдоль и поперек, и мне стало скучно.

— Ого, значит, ты с детства любишь гонять по трассе, — подцепила его.

— Да. Став старше, я переключился на настоящие машины. И опять сходил с ума, донимал отца, Севолода и деда, расписывая преимущества той или иной модели. В шестнадцать лет отец сделал мне права, хотя мать не соглашалась.

— Почему?