Sindroma unicuma. Finalizi

Афка бесится по этому поводу и завидует, но не подает виду. Её лозунг: "Нужно брать от жизни всё, прежде чем лезть в петлю".

Пьер — настоящий джентльмен и не позволяет себе вольностей. Мы не целовались серьезно ни разу, хотя обручены больше полугода.

— Поедем на цертаму[8]? — предложил он. — Я сегодня участвую.

Поедем, хотя мне не нравятся шумные сборища.

По приезду домой я столкнулась в дверях с мачехой, вернувшейся после прогулки по магазинам, и новенький из прислуги нес за ней пакеты. Когда-нибудь вторая жена отца разорит нас, говорит Афка.

Сестра и я учимся в лицее для благородных девиц, и через год, когда закончу учебу, мы поженимся с Петей, ой, то есть с Пьером. Не представляю, каково это — быть замужем.

Пьер пригласил меня в Оперу. Вернувшись вечером, я столкнулась с чернявым, выходившим из будуара мачехи. Нет сомнений в том, чем они занимались. Мачеха коллекционирует свои прихоти, а отец погружен в работу и ничего не замечает. Он ректор института, и у него необычное имя — Стопятнадцатый. Иногда я не понимаю отца. Зачем жениться, если не видишь ту, что рядом с тобой? Наверное, в попытке забыть маму он решился на повторный брак, но новая жена оказалась жалким суррогатом. Изабелла младше отца в два раза и вертит им как хочет.

Парень посторонился, пропуская меня, и я прошла мимо с гордо поднятой головой и презрительным видом.

А потом настал черный день. Я узнала, что у Пьера есть другая. Оказывается, меня держат для приемов и журнальных обложек, а какую-то простушку — для чувств и чего-то большего.

Я увидела их из автомобиля. Наш водитель заболел, и за мной приехал тот парень, которого нанял в агентстве отец. Афка как всегда прогуливала учебу, ошиваясь по закрытым клубам.

Машина стояла на перекрестке, ожидая зеленого сигнала светофора, и тут на противоположной стороне улицы из затрапезного кафе вышел Пьер с какой-то девушкой. Они обнялись и бурно поцеловались у выхода.

Я выскочила из автомобиля и, не обращая на сигналящие машины, помчалась, куда глаза глядят. Бежала в неизвестность, пока меня не остановили в каком-то переулке.

Чернявый встряхнул меня:

— Успокойся. Он не стоит твоих слез.

— Ты прав, — сказала устало, и мы пошли к машине.

По дороге домой я думала о том, что скажу Пьеру при встрече и верну ли кольцо с обязательствами.

— Эва, — сказала парню, выходя из автомобиля.

— Мэл… то есть Егор, — ответил он.

* * *

Датчики, трубки…

Приборы полукругом… Мигают огоньки, ползет зеленая ломаная на круглом экране, скачут цифры на электронном табло, накручивается лента энцефалограммы — скачки, взлеты, ровные полосы.

Пиканье отмеряет удары пульса — то постукивает редким метрономом, то заливается трелью. Сердце борется.

Чуть слышно гудит аппаратура. В прозрачном тубусе ходит помпа-гармошка, нагнетая кислород. По трубкам живительный газ идет к кислородной маске. К Эве.

Прозрачный саркофаг над ней. Руки вытянуты вдоль тела, в венах по катетеру. Сетка датчиков на голове. Голубая больничная рубашка. Одежду снимали, разрезая с великой осторожностью.

Бледна и, кажется, что спит. Разве что не дышит.

Лампы автоматически переключились, настроившись на вечернее освещение.

— Третьи сутки на исходе, — сказал Мэл.

Он живет здесь, в стационаре институтского медпункта, оборудованном в срочном порядке по последнему слову медицины. В дорогостоящих лекарствах нет недостатка. Лучшие врачи страны отслеживают изменения в самочувствии и проводят консилиумы. Перед дверью круглосуточно дежурит охрана.

Премьер-министр взял под личный контроль из ряда вон выходящий случай и заслушивает два раза в день доклад о состоянии здоровья пострадавшей.

Доступ в стационар строго ограничен, кроме Мэла, медперсонала, узкопрофильных специалистов, высшего руководства страны, сломленного горем отца, Мелёшина — старшего и… профессора Вулфу. Об этом настоял Мэл.

Администрации института отказано в доверии, администрация — под подозрением. Впрочем, как и все.

Рубля приказал найти преступника во что бы то ни стало, и оба департамента роют носом землю. Дознаватели ведут повальные допросы, развернулось масштабное следствие.

— Третьи сутки заканчиваются, — повторил Мэл. Он без пиджака и галстука, с закатанными рукавами рубашки.

— Не скажу ничего нового. Специалисты объяснят лучше меня. Наблюдается неуклонное ухудшение, — признал профессор. Проглядев пачку графиков и таблиц, он отбросил их в сторону.

При этих словах Мэл закрыл глаза точно от мучительной боли.

— Доза яда убийственна, — продолжил Вулфу. — Как правило, в итоге — кровоизлияние в мозг, обширный инсульт и летальный исход. Удивительно, но организм до сих пор борется.

Мэл закусил щеку и отвел взгляд в сторону.

— Почему она? — воскликнул с отчаянием.

— Почему? — переспросил мужчина, вытягивая увечную ногу. — Предположений много, как и мотивов.

Собеседники сидели друг напротив друга, разделенные саркофагом. Сегодня они впервые заговорили, оставшись вдвоем. Им мешали люди, суматоха. Профессор приходил и наблюдал со стороны за бесконечными обследованиями, совещаниями и назначаемыми процедурами.