Sindroma unicuma. Finalizi

С куклой играли. Ее кормили, расчесывали, умывали, ворочали и переодевали, укладывали спать, пели песни или разговаривали. Последнее не суть важно — главное, ласковые интонации, с которыми обращались к кукле.

В основном, играли двое, но приходил и третий. И играли они в больницу, — однажды поняла кукла. Непонятно, почему всплыло слово "больница", но оно означало провода с присосками, которые помногу раз на дню прикрепляли то к голове, то к рукам и ногам, то в область сердца. Кукле ставили уколы, делали компрессы, обтирали, мяли, смазывали, поили, светили в глаза и щелкали пальцами перед лицом.

В какой-то момент кукла распознала, что вливаемое в рот оказалось кислым, а когда в очередной раз решили воткнуть иголку в руку, она отдернула её, сопротивляясь. Точнее, "отдернула" — громко сказано. Так, судорожное движение, к которому присоединилось недовольное мычание. Кукла поняла, что звук издала она, а вокруг засуетились, забегали и снова начали опутывать проводами с присосками, хотя делали это недавно. Затем возле куклы собралась целая толпа, но с ней не играли, а долго и оживленно разговаривали между собой, и все были одеты в одинаковое и белое.

Кукле показалось, что из-за тесноты нечем дышать, и она замотала головой, выражая протест. Размахивающую руками возбужденную толпу вымело, а возле куклы остался тот, третий, ставший знакомым, и он улыбался — широко и открыто.

После этого случая кукле удавалось отдохнуть, лишь когда смеживались веки, потому что в оставшееся время с ней стали играть в больницу беспрерывно.

Однажды кукла посмотрела вверх и увидела потолок, а вокруг стены, окна и дверь. Выяснилось, что куклу поселили в игрушечном домике и устраивали для нее день и ночь, зажигая за окном фонарик.

Когда кукла в очередной раз открыла глаза, она вдруг поняла, что проснулась. Кукла догадалась, что ее существование состоит из яви и отключающегося периодически сознания, пропадающего в небытие, однако неизменно возвращающегося в тот же кукольный домик.

Кукла начала различать тех, кто играл с ней. Двое приходили часто и поочередно, а третий — пореже. Иногда третий приходил еще с кем-то, и они переговаривались в стороне, а потом исчезали за дверью.

Однажды в кукольный домик затащили большой черный лист и водрузили перед куклой. Теперь время от времени куклу устраивали с удобством, чтобы она смотрела картинки, появляющиеся на листе. Еще куклу заставляли слушать звуки. Некоторые её усыпляли, а другие, наоборот, вызывали желание вскочить и запрыгать.

Куклу наряжали. На руки и щиколотки надевали браслеты, на шею вешали красивые бусы и кулоны, которые потом заменяли новыми.

Однажды вместо зеленых и голубых картинок на черном листе показывали лица. Они чередовались, их было много, и вскоре кукла начала уставать от мелких деталей. Что-то ей казалось знакомым, и она хмурила впустую лоб, силясь вспомнить, а что-то проскальзывало незамеченным мимо внимания, пока вдруг на листе не появилось изображение: усыпанная желтым дорожка, по которой шел человек.

Кукла замерла и впилась глазами в картинку, а потом вдруг задергалась, порываясь встать. Писк приборов участился, равномерные неровности на ползущей ленте превратились в высокие хребты и глубокие впадины.

Прибежал один из тех, кто играл с куклой.

— Тише, тише, — прижимал её к кровати. — Успокойся.

А кукла тянула руку к картинке на черном листе и промычала:

— М-м-м… Мэ-э-эл…

Появился и тот, третий.

— Кто такой Мэл? Вспоминайте! — потребовал, очутившись возле куклы.

— М-м-мэл… М-мэл… Мэл… Мэл…

Куклу было невозможно остановить. Непонятно, что больше потрясло её — человек на картинке или появившаяся возможность произносить звуки.

Третий торопливо засосал иголкой в шприц содержимое флакона и ловко ввел в капельницу. Вскоре лекарство подействовало.

— Мэл, Мэл, Мэл… — бормотала кукла как заведенная, уже засыпая.

— Вы безмерно рисковали, Улий Агатович, — докатились обрывки фразы сквозь наваливающуюся дремоту. — Посмотрите, какая сильная реакция. Она перевозбуждена.

— Кто не рискует, тот не пьет, не ест и не ходит на своих ногах. Этак мы с десяток лет ползли бы к конечному результату и не факт, что доползли.

На следующее утро с куклой поиграли как обычно. Ее умыли, покормили, поставили уколы, поменяли капельницы и прикрепили присоски с проводами к голове. Перед куклой снова появилась картинка с идущим человеком, а затем ее сменили другие изображения. То же лицо смеялось, оно же смотрело задумчиво вдаль, тот же человек опирался о капот машины и он же обнимал кого-то, наклонившись, чтобы… поцеловать?

Куклу подкинуло на кровати, и снова ее удержали крепкие руки.

— Вспоминайте! — приказал над ухом вчерашний голос, и кукла завороженно уставилась на лист с изображением.

Тот, из-за кого её сердце едва не вылетело из грудной клетки, и кого она назвала Мэлом, собирался поцеловать… меня!!

Это я стояла на той картинке, рядом с ним! Это меня он обнимал и улыбался!