Синдзи-кун и пять стадий принятия

— Карфаген должен быть разрушен. — сказала она. Син рассказывал эту историю про то, как в древнем Риме один старик сенатор знал, что в мире не могут сосуществовать его отечество и Карфаген. Но народ в Риме был праздный и никто не воспринимал его пламенные речи в сенате. И тогда этот старичок дал себе клятву, что до тех пор, пока войска Рима не войдут в Карфаген — до этих самых пор, он каждую свою речь, каждое свое предложение будет заканчивать словами — Карфаген должен быть разрушен.

Представь себе — говорил Син и его глаза смеялись — как он заходил в булочную и такой — мне две булки белого и одну ржаного и Карфаген должен быть разрушен. Или в постели — дорогая, у тебя такая классная задница, но Карфаген должен быть разрушен. Ты только представь, как над ним потешались мальчишки на площадях, соседи, городские сплетники и все граждане славного города Рима. И через некоторое время — в порядке хохмы — они стали повторять эту присказку. Да, ты сегодня просто красотка, дорогая, ах, кстати — Карфаген должен быть разрушен. Или — Эй, а классно мы вчера погуляли, Карфаген должен быть разрушен. Через полгода весь Рим повторял эту фразу.

Тут Син перевернулся на живот и его глаза стали серьезными. А еще через некоторое время — сказал он — еще через некоторое время железные легионы Рима вошли в город Карфаген, разрушили его до основания и засыпали то место, где он стоял — метровым слоем соли. Чтобы ничего и никогда здесь уже не выросло. И эта история, дорогая Читосе о том, как слово иногда становится грознее любого оружия. Знаешь, сейчас все еще есть город Рим, и мы с тобой как-нибудь туда слетаем, походим по узким улочкам и полюбуемся на Колизей. Но нет города Карфаген. Нет такого народа — карфагеняне. Не осталось даже их языка. И все потому, что однажды один смешной старичок сказал, что Карфаген должен быть разрушен. И решил повторять это, пока Карфаген не падет.

— Что? — услышала Читосе и очнулась от своих размышлений. Напротив нее стоял маленький мальчик и указывал на нее пальцем: — Что ты сказала?

— Я говорю — Карфаген должен быть разрушен. — сказала Читосе, присев на корточки, так, чтобы сравнятся с мальчиком ростом: — обязательно должен.

Тут подбежала мама мальчика и торопливо кланяясь извинилась за неудобства, сказала мальчику что пальцем показывать неудобно, извинись перед тетей сейчас же, извините, мы на поезд опаздываем. И они убежали вдаль по перрону, а Читосе посмотрела им вслед.

Читосе встала. Ее поезд вот-вот подойдет ко второму пути. Воспоминания вдруг захлестнули ее, и она стиснула кулаки, так, что пальцы побелели. Запах. Отвратительный мужской запах. Руки. Сперва ей было стыдно, страшно… а потом — только больно. Просто — больно. И этот голос, который шептал ей в ухо — «Тебе же это нравится, детка…». Голос, который всегда приходил к ней ночью, который звучал у нее в голове в кошмарных снах. Тебе же это нравится, детка.

Она помотала головой. Она теперь не та, что была прежде. Она — сильная, она — уверенная в себе. Она — ганфайтер. В ее чемоданчике, на самом дне, прямо под полотенцем и сменной одеждой, лежат два ее пистолета, ее любимые CZ85, десять снаряженных магазинов к ним, принадлежности для чистки и несколько пачек патронов. И если этого не хватит, у нее на поясе, под пиджаком — нож. А еще — решимость. Ярость. Гнев. Злость.

— Карфаген должен быть разрушен. — сказала она, глядя как на второй путь прибывает ее поезд.

* * *

В Токио шел дождь. Вечерний город был освещен миллионом огней, неоновых вывесок, рекламных щитов и просто окон. Улицы были наполнены куда-то спешащими людьми с зонтиками. Читосе не стала брать в автомате зонт, ей почему-то хотелось промокнуть под дождем, промокнуть до нитки, как в детстве, когда шел ливень и они с соседскими мальчишками стремглав бежали домой с речки. Впрочем, дождь был легким и лишь едва оседал на плечах мелкими каплями. Она зашла в отель-автомат, расплатилась наличными (никаких карт!) и прошла в открывшуюся дверь. Маленький номер, где большому человеку и развернутся негде. Кровать, душевая кабинка, стол, стул.

Она разделась и открыла душевую кабинку. Придирчивым взглядом посмотрела на свое отражение. В зеркале отражалась симпатичная обнаженная девушка, с хмурым лицом. В голове снова зазвучал голос — «тебе же это нравится детка!»