– Воробышек, очень прошу тебя, прости меня, – мягко и ласково заговорил он. – Считай, что во всем виновато вино.
Чудак! Что прощать? Разве лишь то, что он оставил меня одну на темной улице.
– Ничего! – пробормотала я. – Забудь об этом.
– Как ты себя чувствуешь? – спросил он.
– Ничего, – ответила я. – Желудок пошаливает. . Наверное, бифштекс был несвежий.
– Бифштекс тут ни при чем, – возразил Мечо. – Пожалуй, не надо было устраивать «ерш».
– Наверное, – сказала я.
– Будь здорова и не унывай, воробышек!.. Я скоро тебе опять позвоню.
И в ту же минуту он повесил трубку, а я почувствовала, что вовсе не горю желанием снова услышать его голос.
Почему это несостоявшееся семейство так упорно меня преследует? Без них мне было бы куда лучше.
Наскоро умывшись, я пошла в гостиную. Слава богу, мама всюду прибрала и основательно проветрила – от вчерашних запахов не осталось и следа. Хоть я и была предупреждена по телефону, я удивилась, до чего быстро она прикатила. . Она оказалась женщиной среднего роста, с приятным, но немного поблекшим лицом. Я сразу заметила, что она очень хорошо одета; темный костюм отлично сидел на ее тонкой фигуре. Очень даже интересную женщину упустил бедный Мечо, вот теперь и мается с разными недозрелыми студентками. Я провела ее в гостиную и усадила в кресло. Она внимательно разглядывала меня, просто с головы до пят. Не думаю, чтоб она осталась довольна, но что поделаешь – на всех не угодишь.
– Я хочу откровенно поговорить с вами! – начала она. –
Вы, очевидно, догадываетесь, что речь пойдет об Евгении.
Я молча кивнула.
– Суд состоится через две недели. Не знаю, думали ли вы об этом, но положение его крайне серьезно. Единственная надежда – условное наказание. Если же оно будет не условным – с ним все кончено. .
– Как то есть кончено? – удивилась я.
– Очень просто! – пояснила она. – Прежде всего его исключат из университета. Он останется без образования, без профессии, без будущего. И с пятном судимости.
Скажите, кто примет на работу бывшего уголовника?. Он просто погибнет, и я, как мать, не могу смириться с. этим.
С виду она говорила очень спокойно, но голос ее вздрагивал. Надо отдать ей справедливость – она умела держаться с достоинством: какая-нибудь дура наверняка бы уже ревела.
– Я думала, что его не посадят! – пробормотала я. –
Насколько я поняла, велосипедист тоже виноват.
– Велосипедист не виноват! – твердо сказала она. – Он тяжело ранен, потерял трудоспособность. Адвокат предупредил меня, что Евгений в очень тяжелом положении. Я
должна прямо вам сказать, что единственный, кто может ему помочь, – это вы.
– Я?
– Именно вы! – сказала она, пристально глядя на меня.
Ее взгляд, словно бы и мягкий, навалился на меня, как огромный камень.
– Я правда не понимаю, о чем вы, – искренне сказала я.
– Сейчас поймете, – ответила она. – Обстоятельства сложились так, что только вы знаете всю правду. Я пришла просить вас выступить свидетельницей, на суде.
– Как так – свидетельницей? – удивилась я. – Я ведь не присутствовала при катастрофе. . И ничего не знаю...
– Конечно, не присутствовали! – мягко заметила она. –
Я вовсе не хочу, чтобы вы сочиняли или же давали ложные показания. Говорите только правду. Объясните суду, что происходило в «Копыте», на следующее утро – у вас и вечером – в ресторане «Лебедь».
Я взбеленилась. Ясно, что этот олух все выболтал матери. Ни один стоящий мужчина так бы не поступил. Я
чувствовала, как начинаю закипать, меня чуть в пот не бросило. Видимо, прав был Мечо со своими опасениями.
– Чем же это ему поможет? – сердито спросила я.
– Поможет! – так же мягко, но настойчиво сказала она.
– Вы даже представить себе не можете, как поможет.
Сейчас для суда события выглядят так: Евгений без всякого серьезного повода уводит отцовскую машину и несется по шоссе. Опасаясь погони, он превышает скорость и сбивает велосипедиста. А вы очень хорошо знаете, что на самом деле это не так. И мы должны доказать это суду. С его стороны это был не просто каприз. Он был потрясен, возбужден до предела, вне себя от отчаяния. Да вы лучше меня знаете, что он просто голову потерял от. . от ревности.
– От ревности? – переспросила я в искреннем изумлении, – Почему же от ревности?
Честное слово, такая мысль до сих пор не приходила мне в голову. Ее олух и вдруг ревнивец – смехота, да и только! Я ощутила на себе ее проницательный взгляд, потом в нем мелькнуло колебание.
– А по-вашему, от чего?
– Я думала, что он просто решил позлить отца. Или же разыграть какую-то идиотскую шутку.
Мне показалось, что на лице ее отразилась беспомощность.
– Разве вы не были его подругой?
– Не знаю, что вы под этим подразумеваете! – сухо ответила я.
Она встрепенулась.
– Ничего плохого, конечно! Но неужели вы не знаете, что он влюблен в вас?
Мне стало смешно. Вот так влюбленный! Такие, как он, влюбляются на неделе по три раза.
– Я не думала об этом! – сказала я. – И другие ухаживали за мной – что ж, так всех и считать влюбленными?
Я почувствовала, что здорово ее задела. Видно, она очень любит своего сыночка, если так обиделась за него.