Первыми не выдержали живые тени. Одна из них бросилась вперед, шагая на четырех лапах, а две оставшиеся с длинными когтями-бритвами подняв вверх. Раздался дикий девчачий визг и выстрелы. Нервы Дроздовой оказались тоньше гитарных струн, так что она разрядила целый магазин, только дважды попав в тварь.
И закрутилось, понеслось. Михайлов резко выбросил руку вперед, сметая сразу двух пожирателей в сторону. Тимофей поджарил еще одного шокером, развернулся, выхватывая из-за голенища нож. Лезвие мелькнуло быстрее молнии, останавливая живую тень на подлете. Металлическая ручка, как диковинный нарост торчала у пожирателя посреди безротой башки.
Больно. Сан едва не выронила оружие, закашлявшись кровью. Пока шло сражение, она даже не двинулась. Сначала растерялась, а потом почувствовала, как жжет внутренности, как спина ударяется о декоративный выступ стены. Девушка не могла понять, что происходит. Мир вращался и уплывал куда-то, а она сама оказалась в середине торнадо.
- Не сметь! – закричала Карпатова. – Не сметь! Убирайтесь!
Крик ее подхватил ветер, разнес на всю улицу-стрелу, так что с деревьев посыпались последние листья. Во рту – металл и соль, в голове – темнота. Один из пожирателей приблизился к девушке, остановился буквально в полушаге. Рука сама потянулась к нему, как тогда, в лаборатории.
Девушка снова согнулась от кашля, выплевывая на асфальт кровавые сгустки. Ей показалось, или в них появились белесые прожилки?
- Убегают, они убегают! – А это уже рядом.
Тимофей радостно кривит рот, зажимая разорванный рукав. Одна из тварей все-таки его достала, когда он уже убил четверых. Рядом Дроздова беззастенчиво блюет. На ее счету только одна тень, которая все еще бьется в конвульсиях.
Сан разогнулась, из последних сил прицеливаясь в голову чудовища. Короткий выстрел заставил замереть черную тушу. Врагов надо добивать, друзьям – давать покой, но ни те, ни другие не должны так мучиться. Это единственная охотничья премудрость, которой Карпатову научили не в штабе.
- Ты как? – Михайлов подскочил к ней, хватая за ребра, плечи, руки. – Ранена? Александра, да ответь ты!
- Все нормально, товарищ капитан.
И правда, теперь она смогла вздохнуть. Только на губах и подбородке остались алые пятнышки. Заметив их, мужчина опустил взгляд на землю. А потом резко отпустил Сан. Короткий обмен взглядами, словно касание рапир. Конечно, Михайлов понял. Не умом, но чем-то другим. Сейчас, и Сан готова была поставить все средства со своей платежной карты, в этот самый момент, они с Александром были близки друг другу как никогда. Она отвернулась, будто капитан мог прочитать ее мысли. Ее сомнения. Ее намерения.
«Кажется, я кричала, - рассеяно вспомнила Сан. – Или нет?»
Открывала ли она рот? Действительно ли хоть один звук вырвался наружу? Теперь нельзя было наверняка что-либо утверждать, кроме того, что капитан точно слышал пронзительное: «Убирайтесь!» - в холодном октябрьском воздухе.
- Вижу, - процедил он. – Так, все собрались. Кумачов, можешь вызвать остальных по рации? Отлично. Двинули.
- Куда? – слабо откликнулась Катя.
- А ты думала, на этом все? Нет, дорогая, мы только начали обход. – Злорадности капитана хватило бы на семерых. – Давайте, шевелитесь.
Михайлов обернулся на своих подчиненных. Сан сунула пистолет обратно в кобуру и, старясь не смотреть на оставленные трупы, первой двинулась за ним.
Вся стычка заняла не больше трех минут. Вытянутые уроды с ногами-костылями теперь гордо вышагивали перед охотниками.
Мир без теней
Все было именно так, как запомнило Мо. Только в его воспоминаниях огромный бронзовый постамент был еще огромнее, а фигура на нем казалась нелепой карикатурой на все человечество. Отлитые черты навсегда были скованны в бессердечную, грозную маску. В них не проглядывалось ничего: ни намека на улыбку, ни разбегающихся в сторону от глаз лучиков-морщинок. Одна-единственная мысль, запечатленная в металле, читающаяся так же легко, как если бы была выбита на подножии большими буквами:
«Я ненавижу пожирателей».
Наверное, при жизни Евгений Голицкий считался славным малым. Но скульптор из всех его ипостасей выбрал лишь одну, гипертрофировав ее всеми возможными средствами. Сильные руки героя сжаты в каком-то странном жесте. Еще чуть-чуть, приподнять один из локтей, и поза вышла бы совершенно неестественной. В яблоках глаз застыла нечеловеческая злоба; распахнутое пальто тяжелыми крыльями трепетало на метафорическом урагане, обнажая рукояти пистолетов. Уже не защитник – просто уничтожитель, терминатор. Человек-программа, человек-орудие.