Синие стрекозы Вавилона

Таким образом ультраправое правительство радикалов было смещено и его место заняло ультралевое. Чтобы успокоить возмущенных горожан, на кол публично были посажены министр иностранных дел, два его секретаря-референта, советник правительства по делам добрососедских отношений, председатель независимого профсоюза (за то, что недостаточно активно выражал протест), атташе по связям с международной общественностью (по той же причине) и Верховный Жрец Оракула — за недальновидность.

Однако ж виновных так и не сыскали. В самом начале священного похода чудесным образом (сейчас в этом подозревали искусно организованный террористический акт) взорвался головной компьютер Оракула, так что погибла вся информация, касающаяся положения дел в Вавилоне на момент подготовки и начала священного похода против Элама и пророка Нуры. Верховный же Программист, который держал в памяти большую часть данных головного компьютера, покончил с собой по распоряжению Верховного Жреца, ныне также казненного. Многих жриц отыскать не удалось, а прочая обслуга Оракула либо растворилась среди храмовых рабов по всей Вавилонии, либо сгинула в священном походе.

Одно время работала инициативная группа по розыску ротмистра Шарру, который один раз выступил по телевидению с разоблачениями и обличениями и призывал народ вавилонский опомниться и прекратить кровавую бойню. Однако поиски эти ни к чему не привели. Сам ротмистр и вся его родня, до седьмой степени родства, исчезли бесследно, а на месте их дома высилось новое бетонное строение, где помещался Пятый Градостроительный Банк, причем управляющий банка уверял, что их учреждение находилось на этом месте в течение последних ста пятидесяти лет.

Наконец вспомнили о глиняных табличках с подписями. И в самом деле! Собирали же подписи с требованиями священного похода! Стало быть, никто конкретно в этой кровавой бойне не виновен, коли требовал ее с такой настойчивостью весь народ вавилонский в лице восьмидесяти тысяч своих достойных представителей!

Стали разыскивать — где эти таблички? Ибо правительство, свергнутое после бесславного поражения священного похода, желало оправдаться и показать истинного виновника всех событий — волю вавилонского народа. Долго искали и лишь случайно нашли.

Все таблички, что некогда едва на десяток телег уместились, весом которых волы грыжу себе наживали, были свалены в безответственном беспорядке на заднем дворе Оракула под открытым небом. И тут открылось, что умельцы, налепившие их на скорую руку, налепили их плохо, без надлежащего тщания. Да и глину брали некачественную, первую попавшуюся, с вкраплениями земли, травы и каких-то палок. А дожди и прочая непогода довершили то, что начала людская недобросовестность. И потому превратились все эти документы в огромную неопрятную гору мусора; подписи же рассыпались в прах.

Так и нашли ее члены правительственной комиссии, образованной для розыска виновных в военном преступлении (ибо так отныне именовался священный поход во всех средствах массовой информации).

А на самой вершине этой огромной кучи спал всеми забытый и теперь вечно пьяный пророк Савел — в грязной одежде, уродливый и искалеченный, ибо протезы свои давно уже пропил.

Обретение Энкиду

Особая благодарность моим вдохновителям —

Владимиру Хаецкому и Григорию Жаркову.

Я ненавижу рабство. Когда в Вавилоне были выборы, я голосовал за мэра-аболициониста. Он, конечно, еще худший вор, чем тот, кого все-таки избрали, но зато он обещал отменить рабство.

И рабов я тоже ненавижу...

...А вам бы хотелось, чтобы по вашему малогабаритному жилью слонялось чужое существо, бестолковое и нерадивое?

Я — рабовладелец. Разумеется, не своей волей. Раба мне всучили любящие родители.

Родители много хорошего сделали для меня. Во-первых, конечно, они меня зачали и потрудились выносить и выродить. За это я им сердечно благодарен. Особенно матушке.

Потом они дали мне хорошее образование. Его как раз хватает для того, чтобы работать там, где я сейчас работаю, но о работе после.

Затем они не позволили мне жениться на девушке, в которую я было влюбился в семнадцать лет. Поэтому я свободен и счастлив.

Был. Пока они не озаботились повесить мне на шею раба.

Наутро после тридцать первого дня моего рождения я лежал, насмерть разбитый похмельем.

В дверь позвонили. Решил не открывать. На опохмелку денег не было, а остальное меня не занимало.

У двери звонили долго, настырно. И скреблись, и копошились. Я, недвижный, злобился. Одна особо злокозненная пружина впивалась мне в ребра, но я даже не шевелился. Знал: стоит повернуться, и диван подо мной завопит на разные голоса.

Стоящий под дверью начал стучать.

Я был уверен, что явились из жилконторы. По поводу неуплаты за квартиру. Я злостный неплательщик, меня дважды пытались выселить.

У двери потоптались. Чем-то пошуршали, звякнули. Потом, после паузы, еще раз аккуратно постучали.

Да ну их совсем.

— Кто там? — гаркнул я, не поднимая головы с подушки.