Синие стрекозы Вавилона

Идет Нергал, бедра кровью измазаны.

Идет Нергал, в руках мечи, на голове корона.

О! Идет Нергал, Нергал-убийца,

красные звезды дрожат на небе…

— Бабуль, хватит про Нергала! — крикнула из кухни Элси, оторвавшись на миг от работы.

У бабушки-хлопотуньи открылась скверная привычка во время стирки или какой-либо иной домашней работы распевать во весь голос священные гимны.

Тысячу тысяч врагов убил я, Нергал.

Тысячу тысяч эламитов грязнобородых поверг я, Нергал.

К ногам твоим поверг, да возвеселится

жестокое сердце твое, Нергал.

Кровью их напою тебя, Нергал.

Слюной их омою твои пыльные ноги, Нергал.

Печень их возложу на зубы твои, о Нергал…

Бабушка отжала постиранное (это были элсины джинсы, не стиравшиеся с момента приобретения) и полезла вешать их на веревку, натянутую над ванной. Она решительно взгромоздилась на табуретку и на миг перестала воспевать Нергала. Воспользовавшись паузой (когда старушка пела, она была глуха, как тетерев), Элси крикнула снова:

— Бабуль, хватит про Нергала!

— А? — отозвалась после краткого молчания старушка. — Про Нергала не нравится?

Она, кряхтя, слезла с табуретки и выглянула из ванной. Ее морщинистое лицо раскраснелось, очки с толстыми стеклами запотели.

— Зря, внуча. О-ох, зря… Грядут времена страшные, кровавые… Нутром чую. А нутро у меня, внуча, чуткое, девять детей выносило, как ты думаешь, милая моя…

Элси осторожно сняла ножом с заготовки лишнее. Снова принялась водить ручкой, заполировывая возникшую неровность.

— Нергал, — повторила она. — Хорошо, назову этого Нергал-Убийца.

И, отставив хуй, залюбовалась работой своей.

Бабушка снова скрылась в ванной, откуда вскоре понеслось:

Откуда кровь на ногах твоих, Нергал?

Я топтал поверженных, вот откуда кровь.

Откуда кровь на бедрах твоих, Нергал?

Я насиловал девушек, вот откуда кровь.

Откуда кровь на руках твоих, Нергал?

Я убивал мужчин моими мечами, вот откуда кровь.

Откуда кровь в волосах твоих, Нергал?

Пить хотел, к водам рек наклонился,

волосы в воду опустил, тысячи тысяч убитых

мною по рекам тем плыли, вот откуда кровь.

Велик ты, Нергал!

Идет Нергал, за ним кровавый след.

Идет Нергал, перед ним трепет и смятение.

О! Идет Нергал!

— Идет Нергал, — повторила Элси. И вдруг ей стало не по себе. Даже поежилась. А вдруг и впрямь идет?

На кухне появилась Тилли. Заспанная, встрепанная. Сунулась в чайник, плеснула в первую попавшуюся чашку жидкого чая, с вечера оставшегося.

В первые дни житья у сироток бабушка пыталась было мыть посуду, но куда там! Сумасшедшее чаепитие на то и сумасшедшее, что никогда не прекращается, так что и перемыть все чашки никак невозможно. И не пытайся, бабушка, сказала ей Лэсси (та попробовала было Лэсси на свою сторону перетащить: «Эти-то, сестры твои, дуры пропащие, но ты-то…») Вычерпай ручей ложкой. Выпей море. Постигни замыслы богов. Но только не мой посуду в Мармеладном Колодце. И на небо показала, на звезды, что над колодцем скупо рассыпаны (на все скуден колодец и на звезды тоже).

— Что наверху, то и внизу, — сказала Лэсси. — Что на небе, то и на земле. А что мы имеем на небе?

Бабушка задрала голову, очки на звезды нацелила. Небесный Шляпа приподнял шляпу. Вселенская Чайная Соня звучно храпела в чайнике. И не надейся, Алиса, что тебе удастся перемыть здесь посуду или хотя бы навести порядок. Это же су-ма-сшед-шее чаепитие. Что наверху, то и внизу. Внизу даже, пожалуй что, даже поприличнее.

Увидев, что и звезды небесные девиц-нерях поддерживают, бабушка рукой махнула. Спорить с волей богов она привычки не имела. Звезды не принуждают, утверждают предсказатели (вот и в храме Наны так говорят, да и Оракул о том же в своих государственных пророчествах пишет), это так, но — склоняют. Склоняют, подлые.

Но стирку все же затеяла неугомонная бабка. И заплатки, где надо, поставила.

— Ты что встала такую рань? — спросила Элси у Тилли, которая откровенно не выспалась и потому а) тормозила; б) пребывала в осатанении.

— Уснешь тут, когда гимны воспевают, — прошипела Тилли. Выпила чаю. Еще налила. Снова выпила. Поглядела на новый хуй, об имени спросила. Услышав «Нергал», зашипела.

— Лэсси говорит, «харигата может быть грубым», — процитировала Элси. — Пусть этот будет грубым.

Тилли подсела за стол, повозила пальцем в чайной лужице. Элси торопливо отодвинула в сторону почти готовую работу.

— Не раствори мне пенисовидную продукцию, — сказала она. — Из мармелада, чай, не из стали.

— Послушай, Элси, — сказала Тилли, внезапно забыв и о Нергале, и о том, что благодаря бабкиному пению не выспалась. — А ты с Марком…

Элси мгновенно ощетинилась.

— Что — я с Марком?

— Как он — ничего?..

Элси окрысилась:

— Ничего — был твой этот, как его… А Марк… он…

И в кротких глазах Элси проступили от обиды слезы.

Тилли сжала ее руку своими крепкими шершавыми пальцами.

— Я вовсе не хотела тебя обидеть, — сказала она. — Просто подумалось тут… А что, если вместо того, съеденного бабкой, новый сделать… В общем, увековечить… В мармеладе…

Элси вскочила, побагровела.

— Не смей! — крикнула она. — Все вы… вы по многу раз!.. У вас много!.. А у меня… раз в жизни… и то отнять норовите, сучки…