Синие цветы II: Науэль

Я не снизошел до ответа, рассматривая его кабинет. На редкость безликое помещение, повторяющее нейтральность его хозяина. Светло-бежевые стены. Два кресла и стол между ними, серый металлический шкаф с папками, часы на стене – вот и все. Никаких мелочей, никаких вещей, не относящихся к делу. Никаких подсохших цветов в горшках. Даже и чашки остывающего чая. Как будто кабинет никем не использовался и долгое время простоял запертым, а этот человек просто заскочил сюда на минуту. В честь неожиданного майского похолодания на Октавиусе был свитер потолще, однотонный, болотно-зеленый. Я уронил себя в кресло, не спрашивая разрешения сесть.

– Интересные у вас психотерапевтические методы.

Он выдвинул ящик стола, аккуратно сложил свои записи в папку, закрыл ящик и сообщил:

– Я многое слышал о вас от Дьобулуса, Науэль.

– Уверен, только хорошее.

– Разное. Вы сегодня в очках.

– Да. Надо изучить врага в лицо. И мне надоело бродить в тумане. Из-за ваших лекарств я не могу использовать контактные линзы. Глаза слезятся.

Я не стал упоминать, что в период хронического недосыпа надевать контактные линзы на красные, воспаленные глаза – что кирпичи в них запихивать. По моему изнуренному виду было легко догадаться, что ночь – не лучшее время суток для меня, а после и день идет не лучше.

– Ясно. А что касается моих методов… я придерживаюсь мнения, что лучше дать человеку по носу, если это отвлечет его от отрывания собственной головы.

– Я всей шкурой прочувствовал их агрессию, которую вы выплеснули на меня. Теперь вся группа меня ненавидит. Вы так пытаетесь мне помочь?

– В действительности я дал вам шанс улучшить ваши отношения с группой. У них была целая ночь подумать о сказанном. Возможно, они решили, что где-то были неправы, и теперь их мучит чувство вины. К тому же ваши слезы убедили их, что вы куда менее неприступны, чем кажетесь. Иногда полезно дать окружающим увидеть, что ты просто человек. Иногда полезно самому вспомнить, что ты просто человек.

– Вы их спровоцировали. Как вам это удалось?

– Профессиональный опыт, – он как будто бы улыбнулся. На секунду, слегка.

Странно, но я воспринимал наш разговор как нечто невесомое – так легко и просто было говорить с ним, как до сих пор только с извращенцами и прочими людьми, которых я не считал за людей. Словно бы тот конфликт стал контактом между нами. Темой для первой беседы. И все же я продолжал злиться.

– Вы могли бы наладить мои отношения с группой более гуманным способом, но вместо этого предпочли повеселиться, наблюдая, как от меня летят клочья. Сейчас до меня достаточно дотронуться, чтобы я зарыдал. Я не контролирую свое эмоциональное состояние. Не знаю, что влияет на меня таким образом – лекарства или обстановка. Атаковать меня в данном состоянии – все равно что пнуть больную собаку.

– О-о, – протянул он. – Веселье здесь не главное. Признайтесь, Науэль. Что вы чувствовали вчера, когда все обсуждали вас?

– Ничего.

– А на самом деле?

– Несправедливость.

– Отчего же, по вашему мнению, у вас возникло это чувство?

Я рассматривал его, сквозь очки наконец-то видя отчетливо. Он оказался старше, чем я предполагал, но мне не удавалось определить его возраст. Ему могло быть сорок, а могло и пятьдесят. Кожа довольно-таки гладкая, но невозмутимость характера – лучшее средство от мимических морщин. Взгляд – спокойный, уверенный и ужасающе проницательный – выдавал его зрелость. Чем-то Октавиус неуловимо напоминал мне Дьобулуса. Я расслабил сжатые в кулаки пальцы.

– Они не знают меня. Не имеют представления, что я думаю и что чувствую. Если я не хочу, чтобы во время завтрака кто-то сидел рядом со мной, это не обязательно означает, что я всех презираю. Просто сейчас мне сложно переносить чье-либо общество.

– Разумеется, вы не заслужили эту вспышку раздражения в полном объеме. Но если бы вы не заслуживали ее совсем, я бы не позволил ей быть. Вы оскорбляете окружающих не только отказываясь сидеть с ними за завтраком. Вспомните, что вы сказали. Вы знали этих людей в достаточной степени, чтобы заявить, что они получают по заслугам?

– Нет, – я положил ногу на ногу и скрестил руки на груди.

– Ваша ненависть распространялась не только на них, но и на себя самого.

– Уж себя-то я точно знаю достаточно хорошо, чтобы ненавидеть.

– Вы уверены?

– Ну конечно. Как все себя. Кого мы можем знать лучше того, кто надоедает нам целыми днями и от кого мы не можем избавиться?

Мои аргументы звучали неубедительно. И я замолчал.

– Вам следует подумать над вашим отношением к людям – так ли уж оно справедливо и правильно. Ко всем людям. К себе в том числе, – Октавиус задумчиво вращал в пальцах ручку. – Ты должен принять решение, – продолжил он, почему-то вдруг переходя на «ты». – Либо ты продолжаешь посещать терапевтическую группу и работаешь, либо не посещаешь и не мешаешь работать остальным. Так что? Ты придешь завтра?

– Не знаю.