Синие цветы II: Науэль

Я отпил что-то горьковато-сладкое из стакана и запил водой из другого. Горячая ладонь Дьобулуса легла на мою липкую от пота и слез щеку.

– Спи.

Я почувствовал, как выкручивающая боль ослабевает… Стало темно…

Я проснулся в большой комнате с белыми стенами. Слева от меня были еще две кровати с лежащими на них людьми, справа окно, мокрое снаружи от сползающих по нему капель то ли дождя, то ли тающего снега. Я был совершенно обессилен, даже голову тяжело повернуть. От запястья к капельнице тянулась трубка. Где я? Свет дневной лампы был неярким, но и от него глаза слезились.

Вошла медсестра. Согрев стетоскоп в руке, она послушала мое сердце, затем проверила давление.

– Как вы себя чувствуете?

Я разлепил губы, оторвал приставший к нёбу язык.

– Паршиво.

Она кивнула – ответ правильный или вроде того.

– Сколько я спал?

– Трое суток. Это входит в ваш курс лечения. Протяните левую руку, пожалуйста.

Выискав пригодное место, медсестра сделала мне укол в вену, предупредила, что ко мне еще подойдет доктор, и вышла. Доктор разбудил меня, снова уснувшего, известил, что я прошел детоксикацию и мое убитое состояние – ее последствие. Но это лучше ломки, вы не считаете? Он рассказал мне про то, что я и так чувствовал, поспрашивал кое о чем, делая отметки в карточке с моим именем, и ушел.

Это была наркологическая клиника «Сосновый лес», где мне предстояло провести два месяца. Я не мог не отметить ироничность этого названия, в том смысле, что здесь было предостаточно людей, уподобившихся деревьям. Мне приходилось часами лежать под капельницей, и от безделья я изгалялся со словами, тем более что был такой заторможенный, что на одну длинную мысль успешно убивал целых полчаса. Почему бы не «Бревна»? Почему бы не «Сосновые иглы»? Теперь у вас только сосновые иглы! Ха-ха. Я валяюсь от смеха. Хотя я и так валяюсь… Ладно, не смешно.

Пару раз я с сожалением вспоминал о своей неудачной попытке самоубийства. Надо было быть упорнее, деточка моя, упорнее. Я пытался взбодрить себя. Лежа в наркологической клинике, узнаешь много интересного. Вот, например, плазмаферез. Это когда они берут твою кровь, отфильтровывают все то дерьмо, что в ней плавает, а потом вливают ее в тебя обратно. Серьезно. Ох, надо признаться себе: это не так уж интересно. Мне тоскливо до жути.

Я пытался читать, но мне не удавалось поддерживать концентрацию внимания, и буквы скатывались со страниц, превращаясь в груду бесполезных знаков. На беседы с собратьями по отсутствующему разуму не было ни сил, ни желания. Иногда я гулял по коридору, разминая затекшее тело, но быстро уставал. Зато прогулка отвлекала от вечно ноющих ног – я как будто кирпичи таскал на щиколотках. Мышцы и суставы до сих пор ломило, однако без медицинского вмешательства я бы сейчас вопил, катаясь по полу, и выблевывал бы желчь каждые пятнадцать минут. Последствия наркотической зависимости это вам не клубника с бокальчиком белого. Сквозь окно в конце коридора я видел высокие сосны. Темно-зеленый цвет их колючей шкуры радовал зрение после белых стен клиники, но лесная прогулка пока оставалась для меня не более реальной, чем лунная. В пустую голову лезли будоражащие мысли, но я гнал их далеко.

Мне делали множество уколов, и задница уже была вся синяя от них, но боль в заднице была мне не в новинку. Меня заставляли взвешиваться дважды в неделю и, что очень печально, есть. Начали с питательных смесей и супов, но даже мельчайшие куски пищи застревали у меня в горле, и мне было противно проталкивать их дальше. Я мог час просидеть с набитыми щеками, не решаясь ни проглотить, ни выплюнуть. Затем я возвращал почти полную тарелку, и мне молча протягивали ее обратно. Нет, я, конечно, понимал, что я и так всегда был худым, а когда наркота съела меня, стал безобразно тощим (194 сантиметра роста, 54 килограмма веса), но время ли думать о красоте? Однажды я взбунтовался.

– Я не хочу есть, и не буду есть.

– Не хотите – не ешьте, – пожала плечами медсестра. – Зонд к вашим услугам.

Обращенный на меня взгляд выражал вежливое безразличие. Ей было около пятидесяти, и, наверное, она проработала в клинике значительную часть этих лет. Видела сотни глупых мальчиков и девочек, и, даже самые юные и симпатичные, они уже не вызывали у нее эмоций.

– Зонд вставляется в нос, – добавила она.

Я забрал свою тарелку и доел все, что в ней оставалось. Что моя хрупкая воля по сравнению с грубой безжалостной силой?

Боли, слабость, необходимость питаться и набирать вес были не главными трагедиями моей жизни в тот период. Мои глаза были хронически на мокром месте: то и дело, без всяких на то причин, я начинал истекать слезами. Несмотря на постоянное ощущение предельной вымотанности, ночью я не мог уснуть долее, чем на пару часов. Когда я пожаловался доктору, он развел руками:

– Последствия.