Синие цветы II: Науэль

– Тебе ясно, да. Поэтому у тебя такие стеклянные глаза. Блестящие и пустые. Скоро твой курс заканчивается. Твои психологические травмы толкают тебя к поступкам, которые приносят тебе все больший вред. Однажды ты уже загнал себя до полусмерти и оказался здесь. Однако я хотел бы больше никогда не увидеть тебя в этих стенах – и вовсе не потому, что тебе удастся себя угробить. Я всего лишь психотерапевт, а не волшебник. На мгновенные результаты рассчитывать не приходится. Я не могу сделать за тебя то, что должен сделать ты сам. Но, надеюсь, я пробудил в тебе желание начать работу над собой.

Да, и просто желание. Стоило мне моргнуть, как жуткие образы будущего заполонили мою голову… Мне предстояло долгое барахтанье в трясине.

– Что мне делать? – спросил я с плохо скрываемым ужасом.

Октавиус пожал плечами:

– Жить.

На выходе из его кабинета меня ждала Роза. Розе тоже предстоял «выпускной», причем в один день со мной, но она не грузилась по этому поводу так, как я. Впрочем, у нее всегда были только два доступных варианта: либо она не грузилась совсем, либо она грузилась по любому поводу. После той истерики она на неделю пропала из моего поля зрения, но вернулась сияющей, как прежде.

Мы вышли прогуляться по лесным дорожкам.

– Ты когда-нибудь участвовал в групповухе? – спросила она.

Прекрасный вопрос, учитывая тему последней консультации.

– Пару раз.

– Тебе понравилось?

– Возникали мысли, что я бы с большим удовольствием послушал какую-нибудь хорошую музыку, – из бессмысленного желания разрушения я отломал с дерева сухую веточку. – В следующий раз возьму плеер с собой.

– Вот, мне тоже не понравилось – челюсть устает, ноги затекают. Для кого вообще их устраивают?

Роза это Роза. Я тяжело вздохнул. Вздыхать в ее присутствии уже вошло у меня в привычку.

– Не то чтобы мне действительно хотелось рассуждать на эту тему. А ты напоминаешь мне кошку.

– Что, я такая же изящная? – взбодрилась Роза.

– Нет, кошку, которая часто падала, прогуливаясь по перилам балкона. И после всех этих полетов у нее совершенно безумный вид, как будто она уже не уверена, где она и кто она вообще.

Роза надула глянцево-розовые губы.

– Если бы ты не был таким милашкой, я бы на тебя обиделась.

– Чего на дурачков обижаться, – миролюбиво согласился я.

И все-таки в последний день напряга не избежала даже Роза. Стоя на подъезде к клинике и ожидая такси, которое довезет ее до станции, она выглядела такой растерянной и подавленной, что даже в моем черством сердце нашлось для нее сочувствие. Судя по всему, на Розе была та одежда, в которой она прибыла в клинику двумя месяцами ранее: неуместные в теплый июньский день ярко-розовые сапожки, салатового оттенка плащ и красная шляпа – сочетание очень в ее духе, но, чего уж там, и в моем. Перламутровые тени скидывали ей пару лет, а испуганное выражение глаз так даже еще лет пять. Да, сегодня Роза выигрывала сражение со временем.

– Как ты думаешь, она будет рада меня видеть?

Она имела в виду дочь.

– Возможно, – соврал я.

Роза тихонько выдохнула.

– Я так надеюсь, что на этот раз со мной все будет хорошо… я буду вести себя хорошо. Никаких черных дней, никаких таблеток. Я хочу верить, что смогу сохранить свою жизнь хотя бы ради дочери.

Это был явный перегиб. Даже если Роза действительно, как она рассказывала, трижды пыталась отравиться снотворным, на деле она была до сих пор жива и даже более чем. Сложно не отметить, что в качестве способа самоубийства она избрала тот, который не испортит ее тела, не оставит даже отметины на коже. И все же не самое подходящее время, чтобы высказать эти мысли, хотя прежний я все равно непременно бы высказал. Как по мне, так ей стоило больше остерегаться своих гедонистических влечений, нежели суицидальных. Не успеет моргнуть, как опять начнет занюхивать порошок прямо с пола, подставляя кому-то задницу.

– О чем ты задумался? – Роза схватила меня за рукав.

«Оцениваю твои шансы на спасение, детка».

– Ни о чем. Просто создаю видимость задумчивости. Мне это свойственно. В смысле, создавать видимость.

Роза потянулась ко мне носом, и я уже досадливо подумал, что опять она пристает с поцелуями, но она прошептала мне на ухо:

– Ты хороший парень, только вот ломаешься – страшное дело. Оставь свои привычки. Тебе нужна женщина. Я серьезно. Я соображаю кое-что, даже если кроме этого вообще ничего не соображаю. Женщины добрее мужчин и чувствуют тоньше. Женщина сможет понять тебя, будет с тобой мягкой, и тебе захочется ее защищать, опекать. Не ухмыляйся. Я уверена, забота о ком-то способна изменить тебя к лучшему.

– Роза, милая, я не нуждаюсь ни в женщине, ни в мужчине, ни даже в гермафродите с цветком в заднице.

– Глупый, – она отстранилась, но ее ладонь по-прежнему лежала у меня на плече. – И все равно мне жаль расставаться с тобой. Может, оставишь мне адрес?

– Сегодня здесь, завтра там, где угодно послезавтра. «Туда, где ему быть впизидит» это не адрес, Роза.

– Тогда я оставлю тебе свой. То есть моей матери.

– Не стоит. Никогда не писал писем, и начинать не хочу.

Она сникла, и я ощутил укол сожаления.