Синтез целого

Но для того чтобы внутренний диалог между заглавием и текстом состоялся, необходим читатель. Введение читателя приводит к образованию внешнего диалога, в который читатель вступает с целым произведением. При помощи читателя происходит внутренний диалог между заглавием и основным корпусом текста. Внутренний диалог формирует организацию целого текста с установкой на ответное понимание — на внешний диалог. Именно в этих диалогических (полилогических) отношениях происходит развитие художественного замысла писателя, порождение им художественного текста в диалоге с читателем [Бахтин 1976]. Фактически во всяком произведении имплицитно присутствует автор, который вступает в диалог с читателем посредством своего внутреннего диалога — текста.

Данный полилог может осложняться введением в произведение еще одного «внешнего» текста — эпиграфа. Однако эпиграф, по сравнению с заглавием, как правило, имеет источником другой исходный текст и другого автора. Это ведет к введению новых диалогических отношений: «заглавие — эпиграф», «эпиграф — текст», «текст — внешний текст» — и образованию полилога «заглавие-эпиграф — текст». В воображаемый полилог вступают читатель, автор исходного текста, текст и автор эпиграфа. Введение эпиграфа как «чужого» текста перерождает всю структуру исходного «материнского» текста. «С одной стороны, в структурном смысловом поле текста внешний текст трансформируется, образуя новое сообщение. Однако трансформируется не только он — изменяется вся семантическая ситуация внутри того текстового мира, в который он вводится» [Лотман 1981б: 10].

Показательным примером в этом отношении является стихотворение А. Вознесенского «Диалог с эпиграфом» (1973), в котором в качестве эпиграфа выступают строчки В. Маяковского «Александр Сергеевич, / Разрешите представиться. / Маяковский» («Юбилейное», 1924), а сам текст открывается словами: «Владимир Владимирович, / Разрешите представиться!».

Так создается своеобразная эстафета передачи поэтической «палочки» от Пушкина Маяковскому, а затем Вознесенскому (правда, через Асеева и Пастернака), однако связь с Александром Сергеевичем и его стихотворением «Поэт» в тексте также не утрачена, хотя и переосмыслена в контексте 1960-х годов:

Среди идиотств, суеты, наветовпоэт одиозен, порой смешон

—пока не требует поэтак священной жертве

                        Стадион!

В роли метатекста заглавие выступает как внешний текст. Но двойственная порода заглавия мешает ему по-настоящему стать внешним — сказывается внутреннее начало. Оно стирает противоречия между текстом и заглавием в роли внешнего текста. Поэтому процессы, характерные для внешнего текста в «материнском» тексте, в случае заглавия носят более адаптированный к тексту характер, чем у эпиграфа. Но внешний характер заглавия ярко проявляется в случае аллюзии. Аллюзивное заглавие ведет себя наподобие эпиграфа, ввода свойственные эпиграфу новые полилогические отношения. Аллюзивное заглавие в этом случае становится более «чужим» тексту, чем обычное. Чаще всего это случается, когда в качестве заглавия выбрана литературная цитата. Доминированием функции эпиграфа в заглавии Ч. Айтматова «И дольше века длится день» (1980), быть может, объясняется замена его в последующих редакциях на «Буранный полустанок». В первом варианте строка «И дольше века длится день» Б. Пастернака, начинающаяся с присоединительного союза «и», аллюзивно отсылала к стихотворению «Единственные дни». Далее следовал эпиграф из «Книги скорби» Г. Нарекаци (X век), также начинающийся с присоединительного союза «и»: «И книга эта — вместо моего тела, / И слово это — вместо души моей…» И та и другая сильная позиция были заняты однотипной информацией — подтекстово-концептуальной. Будучи по своей природе цитатами, заглавие и эпиграф оба представляли «чужие слова», и поэтому, когда появлялись над текстом, каждый заявлял о своей автономности. Это мешало их полноценному «сотрудничеству». Два сильных аллюзивных начала не уживались. Пришлось заглавие «приблизить» к началу самого текста и сделать более прямолинейным. Но Айтматов все же не смог полностью отказаться от первоначального замысла, и аллюзивное заглавие печаталось в скобках под новым. Таким образом, роман имеет трехэтапное вступление перед и над текстом.

Итак, в результате борьбы внешнего и внутреннего начала в заглавии рождаются его две сосуществующие характеристики: относительная автономность и неразрывность по отношению к тексту.