Сирота с Манхэттена. Огни Бродвея

— Скоро мы будем на месте, поэтому вот наш первый урок, — сказала она жизнерадостным тоном, чтобы его отвлечь. — Мы находимся на Манхэттене, это один из пяти районов Нью-Йорка. По-английски район будет «borough»[22]. Ты должен научиться хорошо ориентироваться в городе. Итак, пять районов: Манхэттен, Бруклин, Квинс, Бронкс и Статен-Айленд. В Квинсе у меня живет дядя, мы пригласим его на свадьбу.

— А в Бронксе убили Гийома! — вспомнил Жан. — Бедный мой брат! Он приехал сюда с разбитым сердцем, без жены и с шестилетней Элизабет на руках. Ему было не до красот Нью-Йорка! А теперь трагедия повторилась для Элизабет. Она так радовалась, что возвращается сюда с Ричардом! Они планировали венчание в церкви… На причале на нее было жалко смотреть!

— Ты прав, мадам очень расстроилась, когда увидела ее такой — исхудавшей, бледной до синевы, в мрачной одежде.

— Бонни, мне неприятно, когда ты называешь Мейбл Вулворт мадам. Ты больше не ее домоправительница и не служанка моей племянницы!

— Тут ничего не поделаешь. Я никогда, слышишь, никогда не смогу говорить ей ни «Мейбл», ни «миссис Вулворт». Она либо станет надо мной потешаться, либо ей будет некомфортно. Они с мужем — хорошие, порядочные люди, Жан.

А Дакота-билдинг, в котором Вулворты живут, — и вовсе сказочный замок! Ты сам увидишь. Там и электричество, и центральное отопление, и четыре лифта, и даже площадка для игры в крикет на крыше. Свою первую ночь в Америке ты проведешь в роскошнейшей из резиденций!

— Такой роскоши я даже представить не могу! — улыбнулся Жан, прогоняя мрачные мысли. — И знаешь, Бонни, мне кажется, что этот огромный город меня принимает! И я слышу, как его сердце стучит у нас под ногами… Только представь: вся моя жизнь прошла в Монтиньяке, на берегу Шаранты. Поездка в Ангулем — уже приключение! А теперь я в Америке. И это только твоя заслуга, Бонни.

Эти слова Жан Дюкен подкрепил поцелуем. Планы на будущее у этого нового гражданина Нью-Йорка были наполеоновские.

Дакота-билдинг, в тот же день, в тот же час

Элизабет разглядывала комнату, в которой, за малым исключением, все осталось таким, каким было в юности, и печально улыбалась. Мейбл, по ее просьбе, только что вышла.

— Хочу принять ванну, ма, милая, а потом немножко отдохну перед ужином, — пояснила она.

Молодая женщина действительно утомилась, но особенно ее тяготили эмоции, связанные с возвращением в Нью-Йорк. По дороге домой она в общих чертах рассказала приемным родителям, как погиб Ричард. И куда охотнее — о том, как они с Бонни, Жаном, корабельным капелланом и другими пассажирами лечили больных в трюме.

— Я делала что-то полезное, была на своем месте! — подчеркнула она. — Теперь я вдова и буду заниматься благотворительностью, заботиться о сиротах!

Застыв посреди комнаты, роскошно оформленной и обставленной, молодая женщина вспомнила это свое заявление. Что ж, исполнить намерение будет непросто, но Элизабет знала, что не отступит.

— В противном случае горе убьет меня, — тихо проговорила она.

Раздеваясь, Элизабет заметила на окнах новые занавески — очень красивые, из расшитого синей нитью тюля, а еще несессер с набором зеркал и расчесок для волос, серебряных, украшенных слоновой костью. То был подарок Вулвортов к ее возвращению. На инкрустированном комоде стоял великолепный букет белых роз. Столько приятных знаков внимания… Но горе Элизабет от этого стало только острее.

— Ричард, я по тебе скучаю! — прошептала она. — Знаю, сегодняшний вечер мы бы все равно провели порознь, но я бы радовалась, что увижу тебя уже завтра!

Муж, как того требовали правила хорошего тона, намеревался провести первые несколько дней по возвращении не в резиденции Вулвортов, а у своего отца.

— Ты хотел, чтобы я как можно полнее насладилась нашей встречей с ма и па! — проговорила она, вспоминая янтарные глаза Ричарда. — А еще — что твой отец будет рад пообщаться с тобой наедине, без своей прелестной невестки. Его прелестная невестка, твоя жена… Хороший мой, спасибо, что так сильно меня любил!

Несмотря на жару, Элизабет зябко поежилась. Распустила волосы, полностью разделась и только потом вошла в ванную комнату. Увидела свое отражение в зеркале, украшенном мозаикой. Вид собственного тела ее расстроил.

— К чему теперь красота? — со вздохом произнесла молодая женщина.

Темно-каштановые, чуть волнистые волосы прикрывали ее восхитительные груди

— крепкие, округлые. Элизабет вспомнила свои ощущения, когда муж посасывал ей соски, целовал внизу живота и между ног. Несколько дней нежности и разделенных удовольствий — и с Ричардом она снова обрела радость жизни.

Со слезами на глазах Элизабет включила воду. Шум струи, ударявшейся о мраморную ванну, только усилил нервное напряжение.

— Скольких еще дорогих мне людей я лишусь? — спросила она, ощущая беспросветную тоску. — Папа, мама, Ричард… Кто следующий? Кто? Господи, смилуйся надо мной!