Как только он вышел, Мириамель рассмеялась и встала с постели. Она стащила через голову старые тряпки, вымылась, не переставая дрожать, отметив, скорее, с любопытством, чем смятением, какими смуглыми стали ее руки и запястья. Такие бывают у лодочников, с удовлетворением подумала она, а какие гримасы появятся на лицах ее фрейлин, когда они ее увидят.
Вода была теплой, но в комнате было холодно, поэтому Мириамель сразу надела чистую одежду, как только закончила мыться. Она провела руками по коротко подстриженным волосам, раздумывая, не следует ли их вымыть, но потом представила, что ей предстоит идти по длинным каменным коридорам, где гуляют сквозняки, и отказалась от этой мысли. Холод напомнил ей о юном Саймоне, шагавшем сейчас под порывами ветра на студеном севере. Повинуясь импульсу, она подарила ему свой любимый голубой шарф, но сейчас такой подарок казался ей совершенно неуместным. Тем не менее, она сделала это от всей души. Шарф был слишком тонким, чтобы защитить Саймона от мороза, однако он поможет ему вспомнить страшное путешествие, которое они проделали вместе. Быть может, даст ему мужество.
Она нашла Динивана в коридоре снаружи, где он изо всех сил старался сохранять на лице терпеливое выражение. Но в собственном доме священник выглядел, как боевой конь, жаждущий сражения, стремился куда-то идти и что-то делать. Взяв Мириамель за локоть, он осторожно повел ее по коридору.
– А где Кадрах? – спросила она. – Он пойдет с нами на встречу с Ликтором?
Диниван покачал головой.
– Я больше в нем не уверен, – ответил священник. – Я сказал, что не вижу в нем серьезного зла, но у него слишком много слабостей. Это печально, ведь раньше он мог дать полезный совет. И все же, я считаю, что не надо испытывать его искушениями. Сейчас он разделяет приятную трапезу с моими братьями священниками. И за ним будут внимательно и ненавязчиво наблюдать.
– Но кем
– Кадрах? Когда-то он был святым человеком, и дело не только в одежде. – Диниван о чем-то задумался, а потом продолжил: – Мы поговорим о вашем спутнике в другой раз, принцесса, если вы простите мою грубость. Сейчас вам следует подумать о том, что вы расскажете Ликтору.
– Что он хочет знать? – спросила Мириамель.
– Все. – Диниван улыбнулся, и его голос заметно смягчился. – Ликтор хочет знать все и обо всем. Он говорит, что это определяется бременем Матери Церкви, лежащим у него на плечах, а потому решения должны быть приняты на основании истинных фактов, но я считаю, что он просто очень любопытный человек. – Священник рассмеялся. – Он знает больше о ведении бухгалтерии, чем большинство писцов-священников в канцелярии Санцеллана, и я слышал, как он часами обсуждал доение коров с крестьянином из края озер. – Выражение лица Динивана стало серьезнее. – Но сейчас наступили тяжелые времена. Как я уже говорил ранее, некоторые источники моих сведений нельзя открыть даже Ликтору, так что ваши слова – а вы многое видели собственными глазами – помогут ему узнать истинное положение дел. И вам не нужно ничего бояться – ему можно говорить все. Ранессин наделен мудростью и знает больше об устройстве мира, чем любой известный мне человек.
Мириамель показалось, что они целый час шли по темным коридорам Санцеллан Эйдонитиса. Но, если не считать гобелены на стенах и священников, которые куда-то спешили, каждый следующий коридор ничем не отличался от предыдущего, и очень скоро Мириамель перестала понимать, в какой части дворца они находятся. Кроме того, огромные каменные коридоры были сырыми и плохо освещенными. Когда они наконец добрались до большой деревянной двери, с изящно вырезанным на ней Деревом, Мириамель обрадовалась, что их путешествие подошло к концу.
Диниван, собравшийся толкнуть дверь, остановился.
– Нам нужно продолжать соблюдать осторожность, – сказал он и подвел принцессу к маленькой двери, находившейся в нескольких локтях дальше по коридору.
Когда он распахнул эту дверь, они прошли через маленькое помещение с обитыми бархатом стенами. В жаровне тлели угли. Широкий стол, занимавший большую часть помещения, был завален манускриптами и толстыми книгами. Диниван оставил Мириамель греть руки над жаровней.
– Я скоро вернусь, – сказал он, отодвинув в сторону занавес на стене за столом.
Когда занавес вернулся на прежнее место, священник исчез.