Было позднее утро, шел седьмой день после того, как Саймон пришел в себя в лощине. Он осторожно крался по снегу, потому что заметил серо-коричневого жука, большого, вероятно, более сытного по сравнению с черными, которые попадались чаще, – жук полз по стволу белого кедра. Саймон попытался его схватить, но у жука были крылья – что доказывало его сочность, ведь он так старался не попасться к нему в руки! – и он улетел с неприятным гудением. К счастью, недалеко. Вторая попытка также оказалась неудачной, жертва Саймона перебралась на новое место.
Саймон напевал; он и сам не знал, вслух или про себя. Казалось, жук не возражал, поэтому Саймон продолжал дальше.
Саймон, прищурившись, как настоящий охотник, двигался так медленно, как ему позволяло измученное, дрожавшее и изголодавшееся тело. Он
– Зачем он тебе? – спросил кто-то.
Саймон, который в последние дни частенько разговаривал со странными голосами, уже открыл рот, чтобы ответить, когда сердце отчаянно застучало у него в груди.
«Вот, началось, я схожу с ума…» – только и успел подумать он, когда кто-то похлопал его по плечу.
Саймон резко повернулся и едва не упал.
– Вот, держи. – Жук безжизненно висел в воздухе перед ним. А еще через мгновение оказался в руке в белой перчатке. Владелец руки выступил из-за кедра. – Только я не понимаю, что ты собираешься с ним делать. Неужели люди такое едят? Невозможно такое представить!
Саймон подумал было, что пришел Джирики, – лицо с золотыми глазами и высокими скулами обрамляло облако бледных лавандовых волос, таких же, как у Джирики, заплетенных в две толстых косы, украшенные перьями; Саймон несколько мгновений смотрел на незнакомца и понял, что это не его друг.
Лицо было худощавым, но более круглым, чем у Джирики. Как и у принца, чуждое строение делало его выражение холодным, жестоким и немного животным, однако диковинно красивым. Этот ситхи казался более молодым и менее настороженным, чем Джирики: ее лицо – только сейчас Саймон сообразил, что перед ним женщина, – ее невероятно подвижное лицо постоянно менялось, словно ситхи надевала одну маску за другой.
– Сеоман, – сказал она и тихонько рассмеялась. Ее палец в белой перчатке коснулся его лба, легкий и сильный, как крыло птицы. – Сеоман Снежная Прядь.
Саймон задрожал.
– Кт… кто… кто?..
–
– П-послали? К-кто?..
Адиту склонила голову набок, изящно выгнула шею и посмотрела на Саймона так, словно он грязное, но забавное животное, оказавшееся на пороге ее дома.
– Мой брат, смертное дитя. Конечно меня послал Джирики. – Она не сводила с него взгляда, когда Саймон начал внезапно раскачиваться взад и вперед. – Но почему ты так странно выглядишь?
– Вы были… в моих снах? – горестно спросил он.
Она продолжала с любопытством на него смотреть, а он резко сел в снег у ее босых ног.
– Конечно, у меня есть сапоги, – позднее сказала Адиту. Каким-то образом она сумела развести костер, расчистив снег и собрав хворост рядом с тем местом, где упал Саймон, потом сделала легкое движение быстрыми пальцами – и огонь загорелся. Саймон неотрывно смотрел в пламя костра, пытаясь заставить свой разум нормально думать. – Я просто их сняла, чтобы подойти бесшумно. – Ее взгляд смягчился. – Я не знала, кто так оглушительно шумит, но, конечно, это оказался ты. Тем не менее очень приятно ощущать снег на коже.
Саймон содрогнулся, представив прикосновение льда к босым пальцам ног.
– А как вы меня нашли? – спросил он.
– Зеркало. У него очень сильная песня.
– Значит… значит, если бы я потерял зеркало, вы бы меня не отыскали? – спросил Саймон.
Адиту бросила на него серьезный взгляд.
– О, рано или поздно я бы тебя нашла, но смертные такие хрупкие. Возможно, я не увидела бы ничего интересного. – Она сверкнула зубами, и Саймон понял, что это улыбка.
Адиту казалась одновременно более, но и менее человечной, чем Джирики, – иногда по-детски беспечной, в другие моменты более экзотичной и чуждой, чем ее брат. Многие качества, которые Саймон наблюдал у Джирики – кошачье изящество и бесстрастие, – в его сестре были выражены сильнее.
Пока Саймон раскачивался назад и вперед, все еще сомневаясь, не спит ли он и в своем ли уме, Адиту засунула руку под белый плащ – который, как и белые штаны, делал ее почти невидимой на фоне заснеженного леса, – вытащила сверток в блестящей ткани и протянула Саймону. Некоторое время он неловко пытался его развернуть – и наконец обнаружил внутри каравай золотисто-коричневого хлеба, казалось, только что из печи, и пригоршню больших розовых ягод.